2. Надбитый чайник

 

Image by @MZarzhytska on X

Если вам кажется - вам не кажется, но показалось

Глава первая

Я, Синдбад

Туман в голове понемногу рассеивается, и я всё чётче вижу лицо моей спутницы. Она похожа на изящную эбеновую статуэтку в мешковатом джинсовом костюме. 

Жаль, что Тикки сменила имидж. 

- Так надо, - говорит задумчиво, дожёвывая салат из свежей моркови. - Очень боюсь за тех, кому папа может что-нибудь отгрызть.

- Тикки, объясни неучёному, как твой папа устраивает дистанционные акты каннибализма. Может, я чего-то не понимаю в технологиях людоедства?

Она улыбается и выбрасывает пластиковую баночку в привокзальную урну.

- Семейный секрет. Хочешь узнать, приезжай в гости. Не обещаю, что вернёшься целым и невредимым. Лучше съезди на Солсберийскую равнину. Там спокойней.

Вот те на... Даже я не решался туда отправиться - тем более, в одиночку. Тикки хихикает.

- Сейчас поймаем такси и поедем в гости к моему другу. Знаешь Коца?

- Первый раз слышу. Кто он?

- Профессиональный гид по местам повышенной сложности. Без Коца даже и не думай выбираться на прогулку в город. Обязательно попадёшь в историю с плохим концом.

Если бы она знала, сколько раз я попадал в историю с плохим концом, то перестала бы ослепительно улыбаться - хотя бы на минуту. Светлый образ Каси неумолимо меркнет, - далёкий и прохладный, как глоток воды в пустыне. Для выхода из тумана обязательно нужен глоток обжигающе чёрного кофе. 

- Тикки, только честно. Ты тоже... это...ну...

- Говори, говори. Людоедка, колдунья, что ещё там? Вилл, если бы я хотела жить, как моя семья, то не рассорилась бы с папой, и не выбралась бы сюда. Я училась в обычной католической школе, на границе между владениями моих родичей и моих родичей. Злейших врагов, разумеется. Женский мозг у нас не в цене, поэтому я уцелела. Моим братьям так не повезло. 

- Они были умными?

- Сообразительными. Так что их черепа красуются на деревенском частоколе.

- Вот так, среди бела дня? А полиция?

- Вилл, ты ничего не смыслишь в археологии. Пошли, вон такси свободное.

Сидеть с девушкой на заднем сиденье - удовольствие для кого угодно, только не для меня. Острый приступ клаустрофобии сопровождается безудержным чиханьем от её тонких, заползающих в мозг духов. 

- Извини, пожалуйста, - достаёт из сумки пачку антигистаминных таблеток. - У Коца тоже аллергия на запахи. Будете делиться, но не переусердствуйте. Покажи белки. Хм, красные... . Ничего, через полчаса реакция ослабеет. 

Таксист-индус, хихикая и припевая на разные лады, трогается с места. Сероватые городские пейзажи сменяются цветными вставками пастельных оттенков.

- Коц, привет, - весело поёт Тикки в трубку. - Как твой визит в сумасшедший дом? Научная работа? Да ну брось, мы к тебе. Да, я с парнем. Нет, не мой парень. Чей ты парень, Вилл? Я забыла...

- Уже ничей, - вздыхаю. - Мы расстались из-за обстоятельств непреодолимой силы.

- Папа девушки нашёл ей другого парня, - Тикки аж подпрыгивает, сияя, как новенький фунт. - Да, точно такая же история, как у тебя. Вам будет о чём поговорить, пока я накрашу ногти. Главное, не попасть в пробку возле Тауэра. Там всегда пробка. Ничего, зато будет время погулять вокруг да около. Да, можешь ставить чайник. Мне травяной, а тебе, Вилл?

- Мне воды со льдом и лимоном. И поспать где-нибудь одному. Поплакать в подушку.

Тикки успокоительно кладёт ладонь на моё колено. Сжимаю её прохладную руку. Кажется, привыкание к ее духам состоялось. 

- Я не расист, но пойми меня правильно....

Она улыбается. Этими своими накрашенными в алый цвет губами, которые должны были окащаттся бордовыми, как у Наоми Кемпбелл, но все же... . 

- Да, я понимаю. Ужасная история. Когда-то я влюбилась в парня из соседней деревни, на три головы ниже меня. Представляешь? Папа рвал на себе волосы. Обещал сделать из его костей ручки для ложек и вилок. Мечтал выдать меня замуж за великана, а тут...

- Тикки, но ведь это несправедливо. Нельзя измерять достоинство человека по росту. Разве твой папа об этом не знает?

- Знает, но его не переубедишь. Родовой паттерн, слышал о таком?

Конечно, я слышал о противостоянии пигмеев и этих... как его там? Есть вещи, которые вдруг напрочь забываю, и понятия не имею, ганглионит это или сосуды мозга.

У Пулитцера была такая же болезнь. Говорят, временами он не мог ничего слышать и видеть, но это преувеличение. Достаточно снизить нагрузку на анализаторы, и жить можно. К примеру, я затыкаю нос прищепкой.

- Тысячу раз слышал, и даже видел - в различных вариациях. Как же ты преодолела свои чувства к этому пи... в смысле, хуту? Или тутси?

Она смотрит на меня, как на полоумного, который не понимает элементарных вещей.

- Влюбилась в другого парня, только и всего. Из другой соседней деревни.

Таксист резко притормаживает на перекрёстке. Мы едва не разбиваем носы о передние сиденья.

- Кама-Сутра, дрочи помягче! - рявкаю ему в ухо. - Третья полка поезда на Махабхара... Джакарту... Джокьякарту, тьфу ты ну ты, царство небесное гинекологу... Мумбаи ... .

Тикки успокоительно кладет руку на мою ногу, и я, кажется, не помню, кто такой Коц.

- Я тоже любить когда-то девушка с далёкий остров, - напевает водила, проворно глядя по сторонам. - На острове было много чайный куст, мы танцевать там день и ночь, пока не пришёл папа девушка. Когда пришёл папа девушка, мы бросить танцевать и стали петь очень грустный песня. Было поздно. Папа развести большой костёр и жарить мне пятки. Я громко, громко петь о любви, пока не пришёл мама девушка. Было поздно. Папа девушка пригласил много, много музыкант, накрыть большой, большой стол и позвать жених девушка. Он привезти много, много, очень много ткань на красивый одежда. Мама девушка увидеть этот ткань и умереть от счастья. Девушка увидеть этот ткань и умереть от горя, потому что не было ткань, который любит эта девушка. Жених увидеть мёртвый девушка и жарить мне пятки. Вот такой грустный, очень грустный история любви.

Тикки всхлипывает в меня на плече, но я готов рыдать по-настоящему. Лондон, я снова буду жить в Лондоне, откуда на Ригу не допроситься говенного дирижабля. И даже звонок телефона не отвлекает нас от горя, разделённого на троих. Таксист громко сморкается в платок. 

- Возьми трубка. Это твой карма звонит.

Беру телефон. В трубке - чуть слышное шипение, затем громкое, авторитетное прокашливание.

- Привет, суповой набор.

У него прекрасный английский, как у Патриса Лумумбы. И никакой патологии в голосе, разве что странный, чуть повышенный тембр, когда он срывается с бочковых басов.

- Добрый день, папа Тикки. Вы ещё не обедали?

- К твоему счастью, я уже поужинал. Как погода в столице?

- Не так чтобы очень, но прогуляться можно. Извините, больно общаться без титула.

- О, да! Король Бамбукирке Тоболулу Кабатутутити Пятнадцатый. Зови меня просто Бамбук. Я не гордый.

- Окей, Бамбук Пятнадцатый. Я не собираюсь соблазнять вашу дочь. 

- А почему?

В голосе величества - неподдельное удивление. Придется хамить. 

- Потому что мне дороже мой суповой набор, чем её суповой набор.

Сейчас она даст мне по роже, и я вывалюсь из автомобиля. Мгм. Тикки с безмятежным видом подпиливает ногти, зато ее папаша уже отсопел мне левое ухо.

- Эй, эй, полегче! Суповой набор моей дочери стоит дороже, чем твоя голова в золоте на Сотбис. Слушай, умник, у меня к тебе дело на миллион. Помоги найти моей дочери толкового жениха. 

От бамбучьей наглости у меня на пару секунд перехватывает дыхание.  Таксист нетерпеливо постукивает по рулю, глядя в зеркало заднего вида. 

- Ваше Людоедство, в центре столицы собирается огромная пробка. Марьяжный план - это срочно?

- Чего?

- Ничего. Пробка, говорю. Мы стоим в пробке возле Тауэра. Убиваем время!

- Так бы сразу и сказал. Тумба, юмба, тыц. Помогло?

Оглядываюсь по сторонам. Таксист хихикает. Звуки клаксонов и потоки ругательств на разных языках превращаются в один сплошной гул.

- Увы, но ах, - продолжаю безо всякого смущения. - Пробка собралась не по нашей вине. Обычные дела. Хотите поговорить ещё?

Он исторгает звук сытой отрыжки.

- Пробка собралась не из-за меня, правда?

- Когда вы позвонили, пробка начала стремительно сгущаться.

- Это потому, что я позвонил. Может, я виноват, что эти водилы чрезмерно любопытны? Тогда пусть выходят из машин и снимают штаны. Зачем тратить время? Всего несколько минут, и я пришлю ребят, которые навсегда отучат их сидеть. У меня на складе трофеев - прекрасные утюги, захваченные сомалийскими пиратами на чешских суднах. Ты знаешь, что чехи - отличные мореплаватели?

Грузовик впереди нас неожиданно двигается с места. Впереди образовывается удивительно свободное пространство, как будто сразу несколько машин растворились в воздухе.

- Я волшебник, да?

Тикки насмешливо фыркает.

- Мой папа ничего не смыслит в современных технологиях управления дорожными потоками. Прости его, пожалуйста.

- Да не за что, - усмехаюсь в трубку. - Послушайте, мне как-то неудобно называть вас по дереву. 

- Тебе можно. Скажи таксисту, чтоб ехал и не бздел, не то украшу его зубами свою грудь. Там уже висят кости одного придурка, который чуть не угробил мою дочь на совершенно ровном шоссе. К твоему сведению, это немец. Или швед, они все воняют тухлой селедкой.

Чудесно, я всегда об этом мечтал. Вспоминать отвратительные запахи в пробке возле Тауэра. 

- Вы собираетесь беседовать со мной всю дорогу до Патнем-роуд?

Я только что это выдумал, но таксист и не собирается уточнять. Он просто свистит в зеркало заднего вида.

- Да, пока мне самому не надоест, - король Бамбук щелкает в трубку то ли языком, то ли семечками. - Люблю поговорить с умными людьми. Так вот, Боткинс, я хочу, чтобы ты нашёл моей дочери толкового жениха. Никаких столичных заскоков. Это важно.

- Никаких талантов свахи, Ваше Количество. К тому же, я знаком с Тикки всего несколько часов. И могу с уверенностью сказать....

- Короче, трынделка! - он уже рычит, как лев на жирафа. - Я просил Коца, с него толку, как с быка молока.

- Может, с козла?

- А я говорю, с быка! Терпеть не могу козье молоко, оно воняет. Учись разговаривать с людоедами, хлыщ. 

- Мне не нравятся люди, которые жрут других людей. 

- Традиция, ничего не попишешь. Я же не буллю тебя за то, что ты жрёшь священное животное нашего племени.

- Н-да? И что ж это за животное?

- Креветка. Обычная пивная креветка. Пляжная креветка, если уж быть точнее.

Еле сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть в трубку. Хотя нет, все-таки фыркаю.

- Вы поклоняетесь маленьким рачкам, которые обретают приятный окрас исключительно после варки?

- Ты пищевой расист. Я так и знал. Вот почему ты не хочешь встречаться с моей дочерью. 

- Так вы разрешаете мне встречаться с вашей дочерью?

- Почему бы нет? Ей полезно проводить время с занудами. Моя дочь учится на окулиста, ты слышал? А знаешь, почему? Потому что у нас нет врачей, которые лечат глазные болезни. Только залечивают. А знаешь почему? Человек без глаз - всё равно, что лук без стрел. Очень много слепых и подслеповатых. А знаешь, почему? Закупать шрифты Брайля дорого и невыгодно. Пока они обучатся хотя бы элементарному чтению, я разорюсь. И разорится ещё несколько вождей, а это больно. Очень больно. Может загореться не только саванна, но и пустыня Калахари. Сахара, Гоби... . Мы очень ращветалкнный род. Можно сказать, холдинговая компания. 

- Окей, мне нравится ваша дочь, но есть одно маленькое «но». Недавно я потерял свою девушку...

Он вежливо прокашливается и чем-то запивает. 

- Понимаю отца. Вот хороший мальчик. Ну пока, я решил питаться маниокой. Если буду часто звонить - не сердитесь, дорогой доктор Дабл-Ю, это пищевой стресс. Ауфвидерзеен, голубки.

Тикки нежно кладёт мне голову на плечо. Вздыхаю, но не от счастья.

- Да, не так я себе представлял схему подката к богатой наследнице. У тебя есть чипсы?

Она делает вид, будто не слышит. Или, вправду, не слышит. Очень мило, я уже хочу провести с ней целый день.

- Вилл, а почему всегда всё должно быть одинаково? Это ужасно скучно. Мы с папой не разговариваем, но он не устаёт меня развлекать. Жизнь однообразная, не то что у нас в Африке. И нет комаров.

- Да уж. И тёмных личностей в набедренных повязках, с копьями в руках. В ресторанах не заказывают тушёную мужскую задницу в собственном соку. Тикки, как я буду встречаться с девушкой, которую кормила грудью мать-людоедка?

Она тщательно припудривает нос темно-бронзовой пудрой. И косится на меня так, будто жто я собираюсь ею поужинать.

- Вилл, моя мама не была людоедкой. Это привилегия мужчин племени. Ты же понимаешь, зачем в диких племенах поедают части тела врагов. 

- Съесть мозг врага и поумнеть? На это способны только женщины. Я готов услышать лекцию о том, что в это верят, и что трудно переубедить людей, которые веками вели один и тот же образ жизни.  Скажи мне одно, Тикки-Тикки. Я прав?

- ... например, мой папа нанял персонального психоаналитика. Ну, как нанял... Ты понимаешь. У него есть священник, который каждую неделю убеждает его бросить бесчеловечное занятие. У него есть личный повар, который готовит ему блюда лучших кухонь мира. Людоедство настолько испортило его пищевой паттерн, что всякое блюдо кажется ему недостаточно вкусным. 

- Да, это зависимость. На генетическом уровне. К примеру, хорватский футболист Дымнич забил автогол два раза в один тайм, второй раз - из принципа. 

- ... и на психическом - тоже. Более того, людоедство портит ему отношения с  цивилизованными соседями. Мало кто добровольно хочет сидеть за одним столом с каннибалом. Ему приходится пугать людей, чтобы на него обратили внимание. Пугать и вызывать отвращение, когда другие без особого труда завоёвывают симпатию. 

Индус уже везет нас по изысканным трущобам Уайт-Чепела, но есть я все еще не хочу.

- Если бы в нашей стране существовали мало-мальские права людей, - продолжает Тикки, смазывая гелем растрепанные кудряшки, - мой папа уже давно болтался бы на частоко... то есть, отбывал бы пожизненное тюремное заключение. Или жарился бы на электрическом стуле, но кто в здравом уме будет вводить пожизненное там, где наблюдается повальное отсутствие правового сознания?

Кажется, у меня начинается нервный тик, но я потерплю. Очень уж хочется запомнить, как она сделает сальто-мортале через люк и поедет на крыше в позе балерины.

- И... и вот это называется "каша"?

- Ты прав, но папа отбывал бы пожизненное. Пожалуйста, не спрашивай больше обо всём этом, и не шути так ужасно. Я начну плакать, а папа этого не переживёт...

Телефон угрожающе жужжит. С меня хватит, доеду на метро. Достаю из кармана карточку, протягиваю таксисту. Тот хохочет и кивает в сторону всхлипывающей Тикки.

- У тебя такой блат, а ты выпендриваться. Мне сказать довезти на место, я довезти. Так что сидеть и не бегать. Хочешь молоко, пей молоко, у меня много. Сумка-холодильник. Хочешь?

- Козье?

- Дурак, что ли? Ты всякий папа меньше слушай. Лучший корова в мире, чистый и не бодливый. Сам стерилизовать на медленном огне. На, бери, не плачь, Тикки.

Протягиваю холодную бутылку молока Тикки. Таксист презрительно хмыкает. 

- Желудок слабенький, долго не будешь встречаться. Тикки не любить слабенький. Коц пить молоко, громко какать. Буль-Буль пить молоко, громко рыгать. Пей молоко, умненький. Я посмотреть, как ты плеваться. 

- Надеюсь, ты не налил туда бычьей крови. У меня очень чувствительный язык, Ача-Ача.

Отпиваю глоток молока из бутылки Тикки. Хм, удивительно чистый деревенский вкус, - не то, что пресная жижа из супермаркетов. И даже навозом не отдаёт.

- Действительно, вкусное молоко. Спасибо. Только я много не пью, громко пукать начинаю.

- Пукать можно, я сам любить пукать. Скоро приехать, пробка совсем разошёлся. Смотри, какой Нелсон! Он улибается индус! Какой Нелсон когда улибался индус? Толко Маугли! А ты, мисс Тикка, его не жалей. Не надо.

В радиоприемнике играет I Have No Man To Play. Тикки обиженно смотрит в окно. Да плевать мне на женские капризы, которые давно знаю наизусть. Скорей бы приехать и выпить хотя бы полчашки заварного крепкого кофе.... 

- Слушай, - наклоняюсь к уху Тикки, - ты вообще не ешь мяса?

- Вообще, - вздыхает. - Всё ем, кроме мяса. Фигуру берегу. Я ведь никакой не окулист, а порномодель, ты же знаешь.

Ещё одна анорексичка, которая в один прекрасный день сорвётся с диеты и обожрётся до огромной задницы. Циничный Боткинс. Вот так взять и оклеветать себя самого перед прекрасной леди.

- А правда, что у африканских женщин существует особая мышца на ягодице?

- Правда. Эта мышца позволяет держать ягодицы в тонусе даже при огромных размерах. Чем больше ягодицы, тем женщина привлекательней, как самка.

Индус громко фыркает и расплескивает молоко по переднему стеклу. Я тупо смотрю на эту жуткую картину и жду, что дворники вот-вот заработают. Он резко останавливает машину, выходит и начинает ругаться с впереди стоящим велосипедистом, чтобы тот сьехал на обочину и переключил светофор на зеленый.

- Тикки, это псевдонаучный бред, - выговариваю самым что ни на есть измученным голосом. - Я, то есть мой друг, песок ему наполнителем, знал множество женщин, которые успешно рожали с узким тазом. Важен не размер ягодиц, а...

- ... способность тазовых костей расходиться и сходиться. Вилл, у меня хорошие оценки по анатомии, можешь не сомневаться. И я не зубрила, как некоторые. Я понимаю всё, что изучаю.

Теперь я еще и менсплейнер. Она так трогательно вытирает слёзы недокрашенными ногтями, что моё сердце тотчас же превращается в человеческий орган. 

- Я пыталась доказать папе, что переедание во время беременности вызывает множество осложнений при родах. Не только при родах, но и вообще.... 

Он еще и беременный. Я рад и хочу молока, но боюсь бычьего цепня. Кажется, Ача-Ача забыл включить в машине вентилятор. 

- ... он даже слушать меня не стал. Не верит в эндокринологию ни капли. Может, расскажешь, как его убедить?

- Тикки, брось ты это бесполезное дело. Поверь моему опыту, старики одинаковы по всему миру. Когда мы станем стариками, нас тоже будет трудно убедить в преимуществе 3D-печени над печенью, созданной естественным путём.

Меня сейчас вырвет. Жаль, что на ней не белый брючный костюм.

- Это каким же? Клонированием клеток?

- Я очень скучный ретроград, Тикки. 

- Ничего, мне интересно. 

Ладно, что ж. Мне придется самому оттирать это мерзкое молоко от стекла, чтобы в салоне перестало пахнуть хлевом.

- По-настоящему работоспособен только тот орган, который изначально был в организме человека. Всё остальное меняет организм в неизвестном направлении. Непредсказуемом. Понимаешь? Был один человек, а получается совершенно другой. Я бы предпочёл умереть собой, чем жить кем-то чужим. Печень - настолько важный орган, что ты себе даже представить не можешь. Я могу говорить о ней часами, но тогда мы не займёмся любовью. 

Вах. Стекло сияет, а шарф индуса - мой шарф.

- Мы и не займёмся, - вздыхает Тикки. - Гарантирую, ты даже не притронешься ко мне. Потому что папа бережёт меня для очень престижного жениха. Доволен?

Вот теперь она может отдирать у меня хоть задние карманы джинсов. Мне реально нечем оплатить счет за эту поездку даже наполовину. Я бы долетел до Риги, но нет уж, дудки. 

- Потрясающе. Я потерял девушку, которую очень любил, нашёл девушку, которая мне очень нравится, но при этом, как лох, должен дрочить в подушку. Или ходить в публичный дом, от одного вида которого мои сперматозоиды превращаются в кладбище домашних животных. Это не жизнь, Тикки. Это мечта! Гуси с винчестером. Разворот! Разворот! I have no man to play, I wish you all to stay, just, just I need away... .

Тикки вяжет. Она просто сидит и вяжет, как овца в "Лавке Яйца", и вот сейчас я плюхнусь в теплую речную воду. Честная католическая девушка, кто бы мог подумать... . 

- Ача, жми на газ, корова тебя забодай!!! - я просто-таки высовываюсь из люка, отчаянными движениями выскакивая,на крышу, и танцую джигу, подыгрывая себе на воображаемой электрогитаре. Мне клево, я вижу Бога. Он танцует на соседней крыше, выдирая антенну, словно Дэн Галлахер - микрофон. Я пас, детка. Я пас... .

Глава вторая

Кушетка Коца

- Вилл! Вилл, да очнись ты!

Огромные глаза Тикки словно пожирают меня с костями.... Глаза и чёрный туман вокруг. 

- Коц, дай воды! Только холодной!

Отплёвываюсь, протираю глаза. Чёрный туман понемногу отступает. Надо мной склоняются очки - огромные, но с тонкими стёклами без оправы.

- Больно?

Резко дёргаю рукой, чуть не разбивая эти очки. Кто-то крепко держит моё запястье...

- Вилл, ты потерял сознание в машине. Очнись! Мы уже приехали. Знакомься, это мой друг Коц.

- Привет, - худое лицо с тёмными кругами под глазами озаряется мягкой, приятной улыбкой. - Я вообще-то психоаналитик, но работаю гидом. Так что нам будет о чём поговорить. Как чувствуешь себя?

- Отвратительно. Из-за чего я потерял сознание?

- Тикки говорит, что из-за плохого бутерброда, но я в этом не уверен. 

Тэкс. Они собрались строить версии о том, что, в общем-то, должны знать. О моей болезни, записанной черным по белому в Институте нейробиологии. Там, откуда меня вытурили за драку с лектором, а теперь собираются пришить еще и... .

- Видишь ли, Вилл, - Коц аккуратно заглядывает мне под каждое веко, - тебя стащили с крыши автомобиля в состоянии эйфории. Ты хохотал и отбивался, а потом потерял сознание.

Это я могу, да. И что теперь? Странно, у меня не берут анализ крови на алкоголь и наркотики, как обычно. И Тикки страшно нервничает, еще бы.

- Crazy people, woodoo people, - бормочу, нащупывая место, где у меня обычно болит нервный узел. Сейчас там тепло и хорошо, как в сказке.

- Видишь ли, Вилл, - продолжает Коц своим глуховатым тоном, - мой пациент - патологический врун. Я не должен тебе об этом говорить, но случай исключительный. Мы не имеем права рисковать твоим здоровьем из-за его идиотских выходок.

- "Мы". И что теперь?

 - Выпей воды.

- Она чистая?

- Так и думал, - Коц глубоко вздыхает и отпивает из стакана. - Я заразный. Хочешь знать, чем болею?

- Неа. Дай воды. И отойди. Возможно, я буду блевать.

Удивительная вещь, но глоток воды из надпитого стакана не превращает меня в большой микроб. Осматриваю руки. Ничего необычного.

- Вилл, предполагаю сильное переутомление. Твоя реакция вполне нормальна, и не отличается от реакций большинства людей на патологическое враньё. 

- Чего? - я аж привстаю. - Кац... или как тебя там по роду-племени, я слушаю патологическое вранье с утра до ночи. О том, что человек всю жизнь жрал дерьмо, и ничего, и отец его жрал, и дед, и запивал дерьмом, а я тут ему рассказываю про кислотность. Что я сам придумал эти анализы, потому как я мигрант и ничего не смыслю в местной погоде. Что я могу ставить свои эксперименты на французских лягушках, а мы, хоршемцы, предпочитаем пиво с яйцом и ложку смальца. Ты откуда?

- Из Хайфы. Спасибо, что не обидел моего пациента.

- Не обидел?! Да я, можно сказать, изукрасил его с головы до ног! Отпинал грязной калошей, высказал сомнение в праве на культурную интеграцию в латышскую диаспору, единственным представителем которой в Хоршеме являюсь я, Вильгельм С, Боткин С, Евграфович-с, но это уже неважно. 

- А ему полезно. Видишь ли, я не теоретик, но практика показывает, что универсальных подходов не существует. Можешь не беспокоиться, он заявил, что ты классный парень.

- Ух ты. Но дочка всё равно выйдет замуж за другого. Я должен проверить ему пищеварение?

- Он даже заплатит английскими фунтами.

- О Господи правый.... Коц, это выше моих сил! Я хотел латы. 

Вот ведь чувствую, что перегибаю, но остановиться не могу. Сел на кушетке и болтаю ногами, но спина трещит так, будто каждую мою мышцу вот-вот разорвут на волокна.

- Вилл, послушай внимательно... . А ты, Тикки, завари кофе, да покрепче. Извини, я хотел добавить «Пожалуйста». Мой пациент, то есть, твой отец слишком часто посещал деликатесные рестораны в Нижнем Лондоне. И там... 

Он замолкает, многозначительно глядя мне в глаза. Недоверчиво присматриваюсь.

- И там какая-то тварь убедила его, что вместо мяса он попробовал человечину.

Ахах. Ахахах. Я должен иметь дело с истериком, у которого куча денег на Нижний Лондон, но нет ни гроша на возвращение в Руанду. 

- Ну ничего себе! Какие негодяи, а? Тикки...

Протяжный всхлип, затем приглушённые рыданья. Коц наливает воды в стакан. 

- Вилл, не спеши. У тебя поразительный талант не спешить, поэтому вспомни, как это делается. 

Мне очень хорошо от его слов, прям вот крокодилье спокойствие. Сейчас хлопну речной водички, чтобы, наконец, задрыхнуть. В Лондоне - задрыхнуть. Ахахах.

- Патологическое враньё - очень частый случай в моей практике. Удивлён?

- Неа... Давно перестал читать газеты и смотреть новости.

Коц смеется. Он очень мягко смеется, почти так же, как и разговаривает.

- Зря. Мы с Тикки так развлекаемся. Загружаем стопку вранья и начинаем хохотать. С папой Тикки немного сложнее. Он требует уважения к себе, причём регулярного. Ты когда-нибудь видел цивилизованного дикаря?

- Нет, ни разу. Здравствуй, Коц.

- Йоахим Коц, - он протягивает мне руку и крепко жмет ее, так, будто всю жизнь таскал баржи канатами.

- Так он людоед или нет? - я очень осторожно выглядываю из-за его плеча в,черном вельвете. Хочу убедиться, что Тикки не плачет, но она все-таки плачет.

- Он в этом уверен. И даже смог убедить собственную дочь. Представляешь, какой талант? Я изучаю популяции потомственных врунов, и каждая из них уникальна. 

Мгм. Я укладываюсь на кушетку и закрываю глаза. Теперь он может рассказывать что угодно.

- Взять хотя бы Ача-Ача. Он говорил тебе про корову?

- А как же! И про папу какой-то девушки, который жарил ему пятки на далёком острове. Это его любимая песня собственного сочинения. Почти как "Скрипач на крыше, грустный мой скрипач". Сколько веселящего газа нужно вдохнуть, чтобы устроить скандал на выходе из бара?

- Видишь ли, Вилл, у некоторых людей враньё в крови. Надеюсь, ты правильно понимаешь переносное значение слов?

Мне показалось, или у него в руках шприц? Нет, все-таки чистильщик моркови. Так и есть, он собирается угостить меня фрешем. Вот это Лондон, вот это я понимаю. 

- Я что, ненормальный? Конечно. Вранье всегда в крови.  Иногда оно бывает слишком убедительным, и тогда в крови обнаруживаются тельца Леви. Гипотеза, только что придумал.

- Всё точно. Враньё звучит, как правда, если его убедительно преподнести. 

Он вручает мне стакан морковного сока и с хрустом откусывает только что очищенную морковь. 

- Более того, сам человек может верить в собственные выдумки. Это типичная черта патологических врунов. 

Тикки что-то пишет за его столом, а он и ухом не ведет. У него печень, я это вижу. Очень плохой билирубин и сниженные титры антител к герпесу. Шутка.

- И знаешь, большинство людей ведут себя очень схожим образом. Сами верят в то, что выдумали. Или в то, что поверили, услышав ложь.

Приподымаюсь с кушетки, оглядывая скромный кабинет со светло-зелёными стенами. Мне все здесь нравится, даже стены. И стол со стулом, оба эбенового цвета, и белые подушки, на диване и на стульях, и тумбочка в углу.

- Ты удивительно терпеливый человек, Коц, Отчего не практикуешь?

- Хм, практикую, - улыбается Коц, протирая очки. - В процессе работы гидом я нарабатываю такую практику.... . Она и не снилась привилегированным студентам. Сам знаешь, как трудно здесь получить лицензию.

- Знаю. Извини, я чуть не расколошматил тебе очки.

- Пустяки. Бывает и похуже. 

Он гладит по голове Тикки, которая все еще что-то пишет в большой тетрадке или журнале, но это, наверное, самоотчет, или как это сейчас называют. У меня случаются точно такие же приступы, и я хоть сейчас... .

- Кстати, не думай, что все лицензии получают в обмен на то, что тебе предлагали. Ача-Ача рассуждал бы о карме, но мне этот подход кажется уж слишком предопределённым. 

Вот опять. Мне спокойно от его слов. И думать я тоже перестаю, но что-то в глубине души тревожит, слегка пульсируя.

- Недавно спорил с одним потомственным кальвинистом, который, в свою очередь, спорил с Ача-Ача. В итоге оба чуть не разбили мне очки. 

Да мне плевать на его приключения. Хочет считать меня идиотом - на здоровье, так даже приятней. 

- То, что мы делаем, то, чем интересуемся, формирует наш круг общения, но не всегда. Бывают случаи, которым не нужно искать объяснений. Ради собственного здоровья. 

Он помогает мне встать с кушетки. Тикки, наконец, перестает строчить в тетрадке Коца. Влезает в туфли, оставленные под столом, и  берёт меня под руку, но умоляющий взгляд Коца вынуждает её отступить на два шага назад.

- Могла бы не играть моими чувствами так откровенно, - бормочет, сморкаясь в платок. - Вилл, я бы ненавидел женщин, если бы не любил Тикки. Пойми меня, пожалуйста.

Я бы понял, но мое спокойствие давно куда-то улетучилось. За что ненавидеть женщин? За то, что многие мужчины ведут себя с ними, как последние сволочи? Я просто не хочу видеть Тикки, она - воспоминание о Касе. И Касю я тоже не хочу видеть, у меня просто нет на это сил.

- Вот и я переживаю, что папаша Тикки выдаст её замуж за престижную сволочь, а не за человека, который уважает ее. Деньги, Вилл. Эта девочка привыкла носить дорогие брючные костюмы и выбрасывать их сразу же, как только посадит пятно. Она уверена, что и в дальнейшем её жизнь сложится так же безоблачно. Правда, Тикки?

Она пожимает плечами, отворачиваясь к окну. Кофе дымится в чашках на подоконнике. Огромный город невероятно тих за звуконепроницаемыми пластиковыми окнами....

Глаз Лондона - как пристален, как странен. И я немного здесь, немного ранен. Ах, вот что, леди - нету мне покоя, оно такое... .

- ... Вилл, я имела в виду, что характер моего папы - просто ужасный. Он пожирает людей своими отвратительными выходками. Убедить его вести себя иначе невозможно. У Коца что-то получается, но не всегда.

Он зачитывает ее нотациями, он слишком лиричен. А я что? Выйду отсюда придурком, проснусь идиотом. Нет, все-таки, человеком, немного не до конца выполнившим свой долг... .

- Тикки, давай кое о чём договоримся, - кладу руку ей на плечо, не обращая внимания на полуобморочный вид Коца. - Я прекрасно понимаю, что такое розыгрыши, но терпеть их не могу по одной-единственной причине. Враньё. Понимаешь?

- Я не разыгрывала... Я описала тебе проблему моего папы. Ты не дослушал...

- Окей, я не дослушал. Потерял сознание. Это ты учитывала, когда придумывала свой розыгрыш?! И вот сейчас этот твой друг - да, да, друг! - упадет в обморок, потому что у него паттерны. Нет, Коц, у тебя печень. Просто печень, и плохой желчный. Я не могу идти, вызовите мне такси.

Двкрь не так уж недостижима в этом зале, но Тикки все же успевает схватить меня за рукав. Я так и остаюсь стоять с ногой, занесенной для шага.

- Вилл, у тебя отвратительный характер! Хуже, чем у папы! Ты выедаешь мозги сразу тремя столовыми приборами! Хорошо, что мы не начали встречаться!

- Только не хнычь. Если твой предок начнёт доставать нас из-за каждого твоего всхлипа, то ты уедешь обратно в Хоршем. Первым же поездом. Понятно?

Кивает, обиженно надувая блестящие алые губы. Коц протягивает ей чашку с кофе.

- Вилл, будь милосердней. Я понимаю, это сложно. Мне так не хватает человека, который в нужный момент врежет кому-то по физиономии.... Хотя бы фигурально. 

- Хорошо, я постараюсь врезать по физиономии с предельным милосердием. Тебя устраивает такой подход?

Несколько минут мы молчим. Каждый пьёт кофе с очень сосредоточенным видом, даже не глядя друг на друга. Тикки достаёт из тумбочки печенье.

- Угощайтесь. Я сама пекла. Коц, мы сегодня пойдём гулять?

- Ну да, - вздыхает Коц. - Я даже попробую не ревновать тебя к Боткинсу. Кстати, Вилл, что у тебя произошло с девушкой? Я не в курсе...

- Испорченный отдых. И медовый месяц коту под хвост. Расскажу как-нибудь в другой раз. У меня есть кузен, который объяснит проще, но .... 

Я должен сказать ему это. Пожалуй, скажу.

- Тикки и ты - прекрасная пара. Я очень переживаю за ваши отношения, но у меня нет девушки. Я даже не разведен, потому что ... . Господи, ну как это проговаривают? 

Я, и вправду, запинаюсь, пока они оба смотрят на меня с раскрытыми ртами, как у птенцов.

- У меня романтические чувства. К девушке, то есть, к невесте, то есть, к жене. А Тикки я просто хочу трахнуть. То есть, если ты не против, Коц. В смысле, чтобы я хотел - вот.

Коц прислоняется лбом к стене и хохочет до слёз. Тикки накидывает на плечо сумочку и, громко стуча каблуками, хлопает дверью. Наконец-то и мне удаётся засмеяться. 

- Так мне нужно идти к её папаше или нет?

Коц с громким "О-ой!" отрывает лоб от стены и пинает ее носком кроссовка. В гипсокартоне образовывается дыра, похожая на дверцу для мыши. 

Мышь оттуда, и правда, выскакивает. Я застываю с открытым ртом и тряпкой в руке. Коц аккуратно вынимает эту тряпку и сам вытирает кофе, разлитый Тикки.

- Как хочешь. Он живёт недалеко отсюда. Когда почувствует себя лучше, улетит обратно в Африку. Держать его здесь уж слишком хлопотно. Шуму много. И есть угроза попасть в элитный дурдом, а это надолго. Я всеми силами пытаюсь избавить его от участи клоуна. Он против.

Допиваю кофе и меряю шагами кабинет. Картины на стенах состоят сплошь из геометрических фигур - сплошные тесты, а не картины. Что было бы, если б я окружил себя изображениями органов пищеварения? Впрочем, это ведь кабинет... или всё-таки жилой дом? Унылый взгляд Коца поверх коричневых кругов под глазами - так смотрят те, кто ест и спит в офисе.

Тикки заглядывает в дверь, которая сама приоткрылась.

- Я видела человека в поезде. Того, который сидел напротив тебя. Ты что-то говорил ему.

- Это был сон разума, который сформировал очень убедительную картину реальности. 

Я не верю, что этот человек существовал на самом деле, надо же... .

- Допустим, - кивает Коц. - Однако, Тикки тоже видела этого человека. Просто побоялась сказать.

- Опа! - поворачиваюсь к Тикки. - Кому, папе? А он даже не позвонил в нужную минуту. И Коц. Ты вывалила все это ему, пока я валялся в отрубе, а мне побоялась сказать - вдруг я и тебе запрыгну на голову, как Дэн Галлахер. Все, Тикки. Все! Мы встречаемся. Сейчас идем на Пикадилли, а потом в Акапулько, ай-ай-ай-ай. Налей мне чаю. Кстати, каков курс доллара?

Тикки аж взвивается, и ее сумочка планирует точно на подоконник, вытертый Коцем. Чашка с его кофе слетает на пол и, откатившись к ножке стула, становится точно на ребро.

- Прекратите меня допрашивать! Всё, я никуда не хочу идти!

- Да пошла ты в пень! - рявкаю прямо в её размалёванное личико. - Я тебя спрашивал, как человека, у меня на то были веские причины. Ты видела моё состояние? Кто говорил мне про лотерейные бутерброды?! Если бы ты не соврала, я мог бы схватить его за шиворот и выкинуть из поезда, как подлого безбилетника, лишающего полустанки урн для окурков марихуаны. А теперь все, мы расстаемся. Не друзьями, нет. Хуже. Кумовьями, Тикки! Это самый надежный способ оставить друзьями меня с Коцем. А ты можешь найти себе симпатичную подружку. И главное, незамужнюю. Я - не против!

Коц примирительно обнимает нас обоих за плечи. Тикки гордо отворачивается к окну. 

- Вилл, у неё было состояние, очень похожее на твоё. Только Тикки не спала. Она сидела и боялась вымолвить даже слово, пока этот урод тебя гипнотизировал.

- Гипнотизировал?! Да я его и не видел до того, как уснул!

- Он появился позже.

- Значит, я его видел сквозь сон. Коц, я не лох в этой вашей психотеории. Ты исходишь из того, чем занимаешься сам. А если хочешь лицензию - научись читать истории болезни. И думай о том, о чём должен был подумать. Я думал об этом весь день, и весь предыдущий день, и всё то время, пока вычищал тротуары в этом грёбаном городишке. Я устал, Коц. Устал от гипотез и версий, которые очень точно сходятся в нужных местах, но ничего не решают. Говнюки гуляют на свободе, я вычищаю тротуары. Тонны патологического вранья создают у людей ощущение непрерывных альтернативных реальностей. Идеальные детективы существуют только в книгах и кино. Теперь ты все знаешь, только не застрелись, пожалуйста. 

Коц уступает Тикки свой диван, и та заворачивается в плед по самые уши.

- ...так же, как идеальные психоаналитики существуют. Знаешь, как я порой ненавижу своих клиентов? Так, что мне хочется изрисовать историю каждого из них разноцветными фломастерами, начёркать вместо фото карикатуры, а потом сжечь всё на костре из осенних листьев. Это я сейчас терпеливый. Тикки знает, каким я могу быть.

Очень трогательно. Я пас, детка. Я пас.

- Про лотерейный бутерброд - это гипотеза или...

Тикки вызывающе расправляет плечи под моим пристальным взглядом.

- Это гипотеза, имеющая право на существование, расист.

- Сама ты расистка. Некоторые из этих гипотез превращаются в действия. Нельзя вот так взять и зациклиться на генетике. Извини. Пошли гулять, не то мы перегрызём друг другу глотки ради экскурсии в элитный дурдом. 

Коц со смехом нахлобучивает мне на голову огромное сомбреро. Из него вываливается сто долларов.

- Это тебе, - говорит Тикки. - Бедняга... .

Глава третья

Попугайский сюртук

Прогулка по столице в компании нового друга и его не-девушки - пожалуй, очень увлекательное занятие. Мерзляку Коцу не с руки держать Тикки под руку. Посему, эту почётную миссию он с глубочайшим вздохом возложил на меня.

У Коца офис в Кэмден-тауне, здесь он меньше скучает по Хайфе. А я чувствую себя, как на вьезде в Ригу: базар - вокзал, базар - вокзал. За границей мы, латыши, становимся слишком шумными, а вот Коц, наоборот, удивительно тих и скромен, как старый русский интеллигент.

Он говорит по-английски, немного по-французски, но я очень хорошо его понимаю. У него нет акцента, и здесь он - один из многих, а у Тикки есть, какой-то немецкий, но к ней относятся со странным трепетом и почтением. 

Она ведь принцесса, доходит до меня. Самая настоящая африканская принцесса, и все ее манеры говорят об этом, вопреки нкпринужденной игривости речи. Тикки - самка черного гепарда, и ее, на самом деле, зовут Тикки-Тикки, что ее местные соплеменники так же бережно и нежно сокращают до Тин-Тин. 

Непривычный холод пробирает до костей. Он пронизывающе ветреный, в нем нет ни континентальности, ни приятно тяжелой, теплой, почти тропической влаги, как у нас в Прибалтике. Мы долго решаем, ехать ли на метро или на автобусе. Тикки, притопывая ножкой, требует своё жёлтенькое болливудское такси, - но в такую погоду Ача-Ача сидит у камина в трёх пледах и прихлёбывает масалу.

- У него есть камин? - скептически улыбается Коц. Я киваю.

- Уверен. Камины бывают разные. Правда, я недолюбливаю электрику даже очень натурального вида.

- Почему? - смеётся Тикки, пытаясь погреть руки у меня под мышкой.

- Всё очень просто, дочь бескрайней саванны. Электрокамины выглядят настоящими. Ты всегда знаешь, что огонь внутри ...

- ... тоже огонь, но другого рода, - Коц обеспокоенно заглядывает в окошко кебабной. - Здесь есть около двадцати разновидностей кофе, чая и других горячительных напитков без единой капли алкоголя. Ты ведь не пьешь, Вилл?

Хах. Если я выпью, мне придется неделю пролежать в его офисе на кушетке, а поговорить я люблю. 

Или всё-таки с коньяком? У меня есть фляжка для особых случаев, самая памятная в мире фляжка из перегонного куба одного покойного турка. Я его не знал, но он спас меня даже после смерти.

- Пить плохо на мороз, - небритая рожа из-за прилавка хитро подмигивает Коцу в глаз. - Хочешь, кальян кури, за угол хороший кальян. Апэльсинка, вышня, клубнычка. Молоко из очень умный коровка.

- Толку-то? - вздыхает Коц. - Если бы все умнели от молока, ты бы тут не торчал, Ахмадиниджад.

- Я торчать нэ тут, а ты кушай кэбаб. Что тибе завэрнуть? Сир-мясо?

Рука Коца непроизвольно дёргается. Тикки хихикает. Надвигаюсь на небритую рожу с очень пристальным выражением лица и выговариваю по-русски:

- Ну-ка сожри ложечку фарша. 

И вот прямо так, аккуратно, беру из его рук чайную ложку и тычу под нос.

- Смелее, смелее. 

- Да ты шьто! - кричит на чистейшем ашхабадском. - Я продавать, сам нэ жьрать! Меня хозяин рубить рука, если я жьрать! Хочешь сир-овощ?

- Давай всем. Если вашего психотерапевта вывернет на мостовую, я приду и отрублю тебе это. Повыше того места, где рубили в прошлый раз.

- Злой какой чилавэк.... Нэ дам кофэ-чай! Пей из автомат!

- Ты у меня из пулемёт попьёшь, садомаз. Вари, да побыстрей. У нашей девушки ноги мёрзнут.

Нарочито медленно возится с кофе-машиной, оглядываясь на подходящих прохожих.

- Вашь дэвушька, нашь дэвушька... . Очень любить дэвушька цвэт кофэ, мама нэ разрэшить жиниться. Говорит, бэри дэвушька цвэт молоко, свэтлей будишь. Пришёл к дэвушька цвэт молоко, а дядя дэвушька по голове стук. Говорит, папа в отпуск, я за папа. Плакаль громко...

- Кто, дядя?

- Нэт, я. И пэсни пэл, и танцы танцивал, нэ помогло. Какой-то шляпа выпить весь молоко. Вот такой пэчальный история....

- Хорош страдать, кебаб наворачивай. Коц, ты как там?

Он уже стоит под зонтиком Тикки, достанным неизвестно откуда. И теперь я вижу, что она выше его на полголовы. 

- Замечательно. Сейчас согреемся и быстрым-быстрым шагом пойдём к старой крепости.

Ахмадиниджад протягивает ему дымящийся кебаб.

- В дурдом схады, вэселей будит. Я хадыл в тот крэпост, плакал громко. Так громко плакал, что ахраннык вывил под рука. Зачем бальшой дэнги платыл? Надо было кальян курить в тёплый кафэ. Холодно в тот крэпост ужасно...

Тикки берёт свой кебаб и отворачивается. Ахмадиниджад, приплясывая, пытается заглянуть ей за плечо.

- Вкусна? Вкусна? Куший-куший, очень свежий сир. Я твой папа ны баюсь, он мне печен должен.

Коц швыряет в него скомканной обёрткой из-под кебаба. Ахмадиниджад заслоняется рукой, как от солнечного удара.

- Ну погоди, попросишь забрать тебя из элитного дурдома, - рычит, засунув голову в его нору. Даже мизинцем ноги не дёрну.

И тут же оборачивается, как ни в чем не бывало, откусывая свой кебаб.

 - Тикки, а почему твой папа не звонит?

Тикки улыбается с полным ртом и пожимает плечами, затянутыми в курточку на рыбьем меху. Ахмадиниджад за ее спиной напевает песню, готовя мне самый что ни на есть американский хот-дог.

- Гарчыца, пэрэц?

Я показываю  маловнушительный, но весьма костистый кулак.

- Вот этой штукой я проверяю состояние печени. Гастроэнтеролог из Хоршема, будем знакомы.

- Ай, ишчо адын врач. Ай....

- Болит?

- Болит, - всхлипывает. - В кальян какой-то скатына сухой вино насыпал...

- Заливай, заливай. Да побольше капусты, это мой фирменный овощ для похудения. Мы к тебе ещё придём. Вкусные кебабы, сыровёрт. Пошли, ребята, Тикки нужно срочно согреть ноги.

Пешком по столице, сквозь толпы народу с телефонами, фотоаппаратами, камерами, нацеленными на достопримечательности - то ещё развлечение.... Кто-то пытается взять интервью у Коца, но он отчаянно машет руками, показывая на рот и уши.

- Сурдоперевод? Сурдоперевод? - наскакивает на него толстенный турист в длиннополом пальто и жёлтых растоптанных сапогах. Кручу пальцем у виска.

- Что я сказал, объёмный?

- Что я психически неполноценный. Как ты смеешь?!

- Никак не смею. Я вообще не то сказал. Береги сосуды головного мозга. 

Длиннополый ошалело смотрит на мои чёрные кирзовые ботинки. Тикки фыркает ему в ухо. На горизонте показываются ну очень солидные очертания старой крепости. Коц прячется в шарф по самые глаза. Дёргаю его за рукав.

- Да прекрати ты! Знал бы, что будешь дрейфить - намазал бы тебе нос фаршем Небритого. Слушай, Коц, а как мы в крепость зайдём? Там же билеты дорогущие...

- А мы не будем заходить. Постоим, посмотрим, вокруг погуляем. Хочешь, сфоткайся с Тикки в обнимку. 

- Ах ты, мелкий поц.... Я придумываю, как с девушкой помириться, а он мне козни каверзит.... 

Надуваю губы трубочкой. Коц смеётся так, что Длиннополый тотчас же отвлекается от огромного хот-дога. 

- Каверзит? Эй, Олух! Ты хотел посмотреть на живого поца. Тут целых два. Иди, а то следующих полжизни в своих книжках потеряешь.

Из толпы выдвигается нечто унылое, с желтоватым цветом лица и в затуманенных очках. Тикки достаёт из кармана салфетку, но я решительно засовываю её руку обратно в карман.

- Ну привет, Олух. Я поц. Маленький поц. И это поц, но побольше. Вместе мы очень большой поц. Что видишь?

- Заговор двух поцев. А как вам удалось захватить крепость? Там одни ваши сидят.

- Мы очень старались. Хочешь билетик со скидкой? У нас целых два. Один тебе, другой твоей девушке. Когда ты, наконец, её заведёшь.

Олух протяжно вздыхает и вытирает очки рукавом. Из-под заскорузлой кепки стекают струйки пота. 

- Жарко тут у вас.... А почём билеты?

- Для тебя бесплатно, - брожу взглядом по его мышиному пальто. - Подойди к охраннику, скажи, что ты от поца. 

- Ненавижу тебя! - шипит Олух сквозь редкие зубы. - И девушку твою ненавижу! И тебя, Толстый! Ты с ними заранее договорился, знаю! 

- Упс, настоящий параноик, - Коц обходит его кругом в одну сторону, затем в другую. Достаёт из кармана очки, протирает платочком с вензелями Тикки. - Не хотите ли бесплатно посетить мой сеанс психотерапии? Мне очень интересен ваш случай. 

- А что интересного? - бормочет Олух, поглядывая на ножки Тикки. - Ничего интересного. Скучно мне. Как вы можете жить в этом городе, ума не приложу. Одни простуды. Того и гляди, туберкулёз подхвачу.

- Нечего по сырым местам бродить. И жрать книжную пыль вместо хот-дога. Эй, как там тебя...

- Объёмный. Можешь даже величать меня Необъятным. 

Его длиннополое пальто распахивается, и Тикки невольно вскрикивает. Рубашка ослепительной белизны, брюки со стрелочками. Чуть съехавшими, но очень старательно наглаженными. Наклоняется к разносчику.

- Один хот-дог и диетическую колу. Тьфу ты, обычную, с сахаром. Олуху поправляться надо. Слышь, Конспект? У тебя есть книжка ненужная? Ну вот чтобы совсем ненужная?

- Все нужные, но есть не очень нужные. Вот так, за жратву, книгу нужную продать? Я лучше пыль пожую. 

Уходит, гордо подняв голову в съехавшей кепке. Коц сокрушённо качает головой.

- И ведь придёт же, как пить дать! Как будто в округе больше нет психотерапевтов.... Ты посмотри, какая громадина, Вилл! С какой стороны ни глянь - впечатляет до мозга костей. Очень люблю сюда приходить. Смотришь и понимаешь. А когда не понимаешь, - глядишь на речные воды. 

Тикки подходит к парапету и вглядывается в тёмные воды очень спокойной реки.

- Ничего не вижу. А что здесь должно плавать?

- Ты обернись. Видишь вон те ворота?

- Ну, вижу. Это всё выдумки для наивных туристов. Когда приедете к нам, мы тоже что-нибудь выдумаем. Ну не так, чтобы очень, но вам понравится. 

Переглядываемся и прерывисто вздыхаем. Тумба-юмба у соломенной хижины - сомнительная альтернатива крепости. Пусть даже очень старой, но всё ещё глядящей в речное зеркало.

Морозная прогулка - дело недолгое. Коц со страдальческим видом держит руку на животе, Тикки обмахивает его салфеткой.

- Вилл, мне к тебе надо.... Хоть на один сеанс, или как там у тебя? Приём? Постоянное несварение. Что ни съем - плохо. Может, это нервы?

- Ну да. У желудка тоже есть нервы. Анатомически объяснимыми путями эти нервы соединяются со спинным и головным мозгом. Может, у тебя хондроз, Коц?

- Может, и хондроз.... Вечно влажная погода, сегодня ещё и подморозило. Надо позвонить маме, спросить, почём билеты в тёплые края. Устал очень. И вообще, всё задолбало...

Тикки обнимает его и гладит по плечу. Коц роняет голову ей на грудь. Необъятный завистливо поглядывает из-за огромного хот-дога.

- Вот скажи, Умник, почему всё так несправедливо? Мне всегда нравились...э-э... ну-у... 

-... шоколадки?

- Да! А можно так говорить?

- Нет! - взвизгивает Тикки. - Я тебе не пища! Коц, пошли отсюда, иначе я стукну его каблуком!

- Ударь меня, ударь, - стонет Необъятный, но Тикки его уже не слышит. Коц, обняв её за талию и немного подволакивая ногу, что-то рассказывает на ухо. Или поёт? Поди разбери его, психотерапевта со стажем...

Итак, у меня есть два пути. Даже три. Первый - сесть на метро, второй - на автобус. И третий - сесть на метро или автобус вместе с Необъятным. Пронзительный телефонный звонок.

- Драстивам. Народное дикарское приветствие. Где моя дочь, трынделки?

- Ушла вызывать такси. Вместе с вашим будущим зятем. 

- Ещё чего, буду я выдавать мою доченьку за всяких трынделок.... Овощной суп - ужасно злая штука, Боткинс. Я от этого супа очень сердитый становлюсь. Может, перца поменьше сыпать?

- Однозначно. Можете масла добавить, сухариков нажарить. Пьёте?

- Ни капли, ты что! Генетический код не позволяет. Я знаешь сколько умных книжек прочитал? Одну! И всю за сегодня, чтобы отвлечься от мыслей о... Хм. Мне плохо. Да что ж такое? Кто меня заколдовал?!

- Успокойтесь. Психотерапевты - не хрен собачий, знают, что делают. Вы, главное, пока на улицу не выходите. Зафотографируют. 

- Угу. Я сгрызу их видеокамеры. Доктор, доктор, где мои успокоительные травы на чае?!

Необъятный с размаху кладёт мне руку на плечо. Даже не приседаю, но колени побаливают.

- Пошли на автобус, а? Сядем, как короли, на втором этаже, будем солёные семечки в стакан плевать. У меня большой пакет солёных семечек, - дефицит! Сегодня Олух в автобусе экскурсоводом подрабатывает.

- Ну ничего себе, - еле поспеваю за его широким шагом по скользкой мостовой. - А люди что? Не дохнут от скуки?

- Неа. Слушают и едят, иногда ржут. А ему хоть бы что, рассказывает и рассказывает. Конёк у него такой, понимаешь? Найдёт заговор и ну раскапывать, - пока трупаки живьём не увидит. Я ему говорю: пей нормальное. Виски угощал. Так он взял и шмурдяком своим запил. Ну кто ему доктор, а?

Двухэтажный автобус умопомрачительно алого цвета мягко притормаживает у остановки. Заскакиваем. Олух, удивительно причёсанный и в чистых очках, показывает на свободные сиденья.

- Проходите, для вас держал. Только помалкивайте, у меня сегодня тема... э-э... тема.... Где мой конспект?

Старый китаец в цветастом платке достаёт из-под задницы смятую тетрадку. Олух прокашливается, вытряхивает пыль и начинает читать:

- Достопочтенная публика! Вашему вниманию...

- А без бумажки можешь? - бурчит Необъятный. Толкаю его под бок - хоть бы хны.

- Могу, бегемот. Достопочтенная публика! Вашему вниманию предлагается самый мрачный квартал столицы, с очень запутанными, тёмными, сырыми переходами. Когда-то, много тысяч лет назад... или сотен? Нет, тысяч. Точно тысяч. Так вот, много тысяч лет назад здесь ходил один король. А ходил он потому, что всегда ездил. Нельзя было ему ходить. 

- И на него напали..., - дама в белой шляпке с павлиньим пером обмахивается платочком. Подруга в такой же шляпке, но без пера, протягивает ей крохотный пузырёк.

- Нашатырь не нюхать! - взвизгивает Олух. - В тех мрачных кварталах и так ужасно воняет сами знаете чем. Только представьте себе, сразу есть перехотите. На целый день!

- Так что там с королём? - Необъятный постукивает ногой по моей ноге. Ну и лапа.... Мозолей после неё год не выведешь...

- Хм, кхм, так вот. Ходит король по городу и думает: как улучшить тяжёлую жизнь моих подданных? Вокруг одна нищета, слёзы, сопли... заболевания простудные. Сапог ведь ещё не изобрели. Одни обмотки меховые. И тут из-за во-он того угла выходит... кто бы вы думали?

- Поц, конечно, - выдёргиваю из пакета Необъятного полосочку картофеля фри. - Ты не против?

- Ешь на здоровье. Эй, Олух, давай поживей! Мы уже всё поняли. Что дальше?

- Да ничего вы не поняли, - вздыхает Олух и пролистывает конспект. - Вы за окошко смотрите, смотрите. Во-он тот домик с чёрными окнами, видите? Под крышей живёт летучая мышь, которой, ни много ни мало, триста лет. Нет, погодите... пятьсот. Или шестьсот? 

- Семьсот, - достаю из кармана переднего сиденья заплёванный стакан. - Необъятный, это не мусорка. Носи с собой. Олух, семьсот, я точно знаю. Эпидемия была не очень длинной, но мышь уже успела приспособиться. Ну, так кто там выходит из-за угла?

- ...э-э... выходит кто-то... ну типа волшебника. И говорит: «Король, пока ты здесь ходишь, в твоём замке готовится очень коварный заговор».

- Не было замков много тысяч лет назад, - запихиваю в рот горсть солёных семечек и жую прямо с кожурой. - Ты что, конспект не выучил?

- Будешь подсказывать - узнаю, что ты там задумал! И всем расскажу в ужасных подробностях!

- Тварь неблагодарная. Давай, рассказывай. Может, Необъятный похудеет за полчаса.

Олух скептически оглядывает живот Необъятного. Тот выкатывает глаза и прикладывает руку ко рту.

- Пакетики есть? Быстрей, быстрей! Да хоть конспект давай! Чего стоишь?

- Жду, пока ты громко рыгнёшь. Ну, так вот, очень коварный заговор. И придумал его не кто иной, как брат короля в десятой степени, умноженный на три буквы. Потому что брату короля нравилась королева, которой не нравился брат короля. Но коварный брат короля не сдавался. Он решил сделать себе....

-... ноги? - маленькая девочка вылезает из-под сиденья и достаёт из сумки пакет леденцов. Олух грустно глядит на пакет.

- Деточка, тебя мама делиться учила?

- С чужими дядями - нет. А у брата короля получились красивые ноги?

- Какие ноги, девочка! Он сделал себе очень красивое лицо. Пошёл к волшебнику и сказал: «Свари мне чудодейственное зелье». Волшебник и сварил, но что-то пошло не так. Почему, никто не знает. 

Автобус очень дружно вздыхает - с неподдельно глубочайшим сочувствием. За окном сгущается снежная мгла. Ну вот, опять стихийное бедствие на две лопаты....

- Эх, вы, - ворчит Олух. - У брата короля такое несчастье - а вы вздыхаете. Плакать надо. Луку хотите?

- Да пошёл ты со своим луком. Он промёрзлый. Короля выручай, срочно. Мы тут уже засиделись.

- А что его выручать, он много тысяч лет назад коньки отбросил. Извините, ноги сложил. В те времена ноги связывали, чтобы мертвец далеко не убежал. На руках, знаете ли, не много проползёшь. Так вот, пока он был ещё жив, - решил вернуться в замок, но дорогу забыл. И тут появляется....

Автобус резко притормаживает. Пассажиры дружно ахают. Водитель снимает кепку и вытирает потное лицо.

- Да ну его в пень, опять дороги замело по самые шины! Всё, дальше не поеду, скользота! Где, мать их за ногу, песочная машина? Или что у них там дороги отогревает?

- Всё застряло, - радостно толкаю Необъятного под бок и выскакиваю в двери. - Я уже приехал. Будешь рядом, - заходи, но осторожно. У меня такие соседи, что закачаешься во все стороны. 

Очень-очень старый дом, где жил далёкий предок - местечко не для слабонервных. Впрочем, и страшного с гулькин нос. Так, чтобы не расслаблять гитарные струны. В доме напротив тихо и занавешено по самый подоконник. Из-за угла торчит нога... нет, чья-то калоша. Подхожу, приглядываюсь. Пакет без ручек, свёрнутый мусоркой.

- Аккуратные какие, - бормочу, выкидывая стаканчик Необъятного. Дверь занавешенного дома со скрипом приоткрывается.

- Очень скользко?

- Да так, ходить можно, если подошвы рифлёные. Добрый день.

- Добрый день, сэр. Я сам подмету, ты мне палку сломаешь. Постой, постой. Посмотри, как это делается. Увидишь кое-что интересное.

Глава четвёртая

Попугай без сюртука

Мой старый знакомец задумчиво смахивает снег с бороды и сверлит глазами мостовую.

- Великолепная брусчатка, ну чего им ещё надо? Ты посмотри, посмотри!

Не менее задумчивым взором изучаю надпись «БОЛВАН», сделанную белой краской.

- Что, опять я?

- Был бы ты, я бы твоими соплями на стене расписался. Тебе крупно повезло, мальчишка. И что с этим делать? Ацетону - развоняется. Скрести долго. Дело было тёмной ночью, мы спали.

- Точно знаете, что ночью? А почему краска белая?

- Потому что фосфорецирует, разумей! Сроду в нашем квартале не было уличных хулиганов. И сюда добрались, черти окаянные! Боткинс, одна минута на раздумья. У меня ноги мёрзнут.

Бросаю косой взгляд на его меховые тапочки. Тоже мне дворник...

- Закрасить, да и все дела. Только надо подождать, пока морозы пройдут. 

- Ответ неправильный. Некогда мне ждать, репутация горит. 

- Тогда не ждите, закрашивайте сейчас. Эти же красили в мороз. А вы что, хуже?

- Ишь, обормот, - усмехается в бороду. - Ладно, попробую замалевать. Такого намалюю, что им белый свет с овчинку покажется.

Из приоткрытой двери вылетает большой разноцветный попугай. 

- Стоять! Куда попёрся? Тебе что, жить надоело?!!

Ловко хватает за крыло и держит всей пятернёй. Попугай отчаянно трепыхается.

- Дай-дай-дай полетать! - трещит, мотая головой едва ли не вокруг своей оси. Бородатый сэр наклоняется к его уху, глубоко спрятанному в перьях.

- Долетался уже. Боткинс, это не твой, не гляди так уничтожающе. Я чужого не беру. Кстати.... Видел, у тебя новая девушка. Познакомишь?

- Вам нельзя, вы при исполнении. Вообще-то девушка не моя, но чужая.

- Жаль... И не указывай мне, с кем знакомиться. Подозреватель со шваброй. Я тебя даже полы мыть в прихожей не пущу. Свои помой, - небось, лет шестьсот не мытые.

- Меньше. Всего пару дней, когда смотритель уволился. Если б вы его не выжили, - может, и не было бы этой надписи. Он хорошо смотрел, всё видел. 

Бородатый сэр закатывает глаза и прячет дрожащую руку в муфту.

- Навешал бы тебе подзатыльников, да уж очень ты полезный. Ладно, наймём нового смотрителя. И гляди, чтобы без шалостей! Мне попугая хватает по самые уши.

Прячет за пазуху своё трескучее сокровище и захлопывает дверь. Порывы ветра мгновенно загоняют меня в дом. Вот те на, дверь открыта.... Хулиганы бродят по улицам, а эти живут старыми привычками...

- Я палкой подпирал! - кричит в форточку. - Сломали! В доме ничего не пропало. Книги малость попортили, гады ползучие. Что можно читать, если читать не умеешь, а, Боткинс?

- Не знаю, я учился. Спасибо. Только палки у вас гнилые.

- Знаю сам! Бюджет скромный, даже попугай жалуется. Супермаркета здесь нет, придётся на рынок идти. А это ехать, а дороги замело. Бутерброды хочешь?

- Давайте, спасибо. Надеюсь, друзей моих прогонять не будете?

- Что ты, что ты.... Мы очень гостеприимные. Пусть приходят и разговаривают погромче, я глуховат.

В доме тихо, удивительно сухо и пахнет деревом. Немного - пылью, но это дело поправимое. Вздыхаю, заглядываю в душевую и обнаруживаю полное ведро воды. Уже хорошо. Тряпка, швабра.... Звонок телефона.

- Та-да-да-дам! - пронзительный попугайский треск. - Та-да-да-дам! Дай-дай-дай почитать!

- Отлично. Давай об этом поговорим. Кто намалевал на брусчатке?

- Пиджак-пиджак! Пиджак-пиджак!

- Убедительно. Квач хочешь?

- Квач-срач! Квач-срач!

- Извини, больше не буду. Ты какал своему сэру на подоконник?

- Пук-пук. 

- Ой, врёшь, разноцветный.... Какал под занавеской, как пить дать. Было?

- Било-било. Било-било. 

- Перья целые?

- Пазлик-пазлик-пазлик! Стакан-болван! Стакан-болван!

- Ты слышал?! - грозный глас бородатого сэра. - Эти гады подслушивали моего попугая! Хоть бы раз что-то своё придумали! Так нет же, за говорящими птичками повторять! Я краску изучил, там следы мочи ослиной. Боткинс, если ты сегодня же....

Вздыхаю, обмакиваю швабру в ведро. Слабый солнечный луч пробивается сквозь тяжёлые снежные тучи.

- Ваш попугай рассказал больше, чем вы. Очень умная птица, но наглая. Видать, вылетел ночью в форточку, а там они. Не слышали, как он кричал?

- Хм, нет. Странно. Ты уверен, что он вылетал?

- Уверен. У него застарелая привычка совершать акт дефекации под вашей занавеской. Видать, нагадит - и в форточку, чтоб не поймали. А может, проветривает.

- И то, и другое. Очень умная птица, не то что ты. Значит, они ему влупили?

- Да, тряпкой с ослиной мочой. Вы ему перья почистите. Может, ещё не всё успел выклевать. 

Короткие гудки в трубке. Вот так всегда. Я ему «спасибо», а он мне....

Звонок в дверь. Блин, бутерброды. Зря наехал. Или не зря? Время покажет.

Влажное тепло настолько приятно обволакивает тело и мысли, что не хочется из него выныривать. Я потерял ощущение места и времени, - путешествуя по снам, как по длинному коридору со множеством дверей. Прошёл один отрезок, открыл дверь и зашёл в следующий. Тихо, мирно, размеренно, будто тиканье старинных часов над камином...

Над камином.... А может, я угорел и умер? Может, это моя душа странствует измерениями, которые даже на чистилище не похожи? Господи, как найти своё тело?!

- Вилл, - шепчет кто-то сквозь туман, - Вилл, расскажи ещё.

- А что рассказывать? - бормочу на диво складно, будто мой рот всё ещё при мне, а не где-то в морге. - Сволочи драные. Ненавижу их. Рассказать, как ненавижу? Придут и будут наслаждаться, они же мазохисты в тридесятом поколении....

- Это правда, Вилл. Всё правда. Когда проснёшься, постарайся записать. Хоть что-нибудь, для себя. Знаешь, почему?

- Неа. И знать не хочу. Убирайся.

- Я уберусь, обязательно. Ты не закончил уборку. Вилл, запиши всё, чтобы твои мысли снова стали упорядоченными. 

- Это важно?

- Конечно. Когда пишешь, твой мозг работает в неповторимом режиме. Намного более эффективном, чем набор текста на клавиатуре.

- Откуда ты знаешь?

- Глупый вопрос. Поспи, ты очень устал. Бывают времена, когда нужно спать долго. Знаешь медведя? Поговори с ним, он расскажет много интересного.

О чём можно разговаривать с медведями? Критичные мысли посещают меня в любой фазе сна, но эта застряла где-то между коротким и долгим. Просыпаюсь, сажусь в постели. Голова будто налита свинцом или талой водой. Шарю рукой по тумбочке в поисках зеркала, но вспоминаю, что я не женщина....

Кажется, в одном из коридоров я бегал на каблуках. Какого чёрта? Пытаюсь встать на ноги. Пол холодный, тапочек днём с огнём....

Огонь. В камине тихо, серо и пусто, нет даже следа угольёв. Я же помню, что растапливал... И что от угарного газа люди умирают в течение нескольких минут. Может, забыл проверить трубу? Вдруг туда что-то попало?

Стоп. Если бы труба засорилась, то я бы здесь не стоял и не рассуждал, как босое чмо, в трусах и клетчатой сорочке с неправильно застёгнутыми пуговицами. Женский голос... О ч-чёрт, я с кем-то переспал! В полутьме было не видно лица.... Тикки?!

Судорожно ищу мобильник. Он где-то пищит, - но странным, незнакомым звуком. Или знакомым, но давно забытым?

Что-то мягко касается головы. Край бумаги съезжает прямо на брови. В сердца дёргаю и с удивлением вижу перед собой стандартный факсовый лист с мелким серым шрифтом.

«Пока ты дрых, мир опять изменился. Это я, Коц. Пишу тебе из очень тёплых, но скучных краёв. Только на курорте понял, как люблю места вечных простуд, чихов и килограммов использованных салфеток. Еле уговорил Тикки поехать со мной. Иногда мне кажется, что папа - её взрослый ребёнок, который никак не хочет отправляться в самостоятельное плавание. Пиши нам. Скоро увидимся».

Обкурился, что ли? Я бы с удовольствием поменялся с ним местами. Пусть поторчит в этом оригинальном домишке на пару со своей шоколадной неженкой. Интересно, кто же занимался уборкой, пока я просматривал очередной коридорный сон?

Бородатый сэр, как пить дать. Его работа. Набираю номер на телефонном аппарате.

- Ну, и чего тебе? - сонный голос. - Боткинс, ты отвык от нормального режима существования в нашем квартале. Одевайся, живи, ешь, спи по погоде. Никак иначе. Какой-то придурок провалился к тебе в каминную трубу, еле вытащили. Орал, как резаный.

- Блин... То есть, извините, я очень раздосадован. Значит, я всё-таки успел угореть?

- Немного. Когда засыпал, не слышал воплей?

- Да я вообще ничего не помню. Дрова, уголь, тепло. А потом спать захотелось. Может, вой ветра из каминной трубы, но мне уже было всё равно....

- Вот-вот. А нам нет. Я того придурка отмыл талым снегом и заставил красить свой тротуар. Угадай, как его зовут.

- Даже не представляю. Спасибо вам, приятных снов!

Откидываюсь на подушку возле камина. Коврик чистый, и даже не пахнет пылью. Нет, спать здесь я больше не рискну. Надо хотя бы перебраться в кровать и снять эту сорочку допотопной расцветки. Фланель, блин. Всё равно, что распашонку подарить на тридцатилетие. Уроды вонючие....

Подушка влажная, но ещё тёплая - удивительно. Может, кот подрых на ней, пока я бродил по комнате в поисках внятных мыслей? Где ж этот серый засранец? Неужто свалил под мокрый снег, искать приключений там, где их нет?

- Гигзи, Гигзи, - шепчу в приоткрытую форточку. Если б даже заорал, то никому бы не было дела. Здесь все знают, кто орёт и почему. Не знают - орущий обязательно уточнит. 

Скрип когтей о брусчатку, неужели? Вглядываюсь в снежную мглу под одиноким фонарём, но кота и след простыл. Тёмная фигура в пальто и шляпе склонилась над мостовой у двери, за которой на сторожевой кушетке почивает бородатый сэр.

- Эй, ты! - кричу во мглу. - Очки дать?

- Попрошу без фамильярностей, юноша. Я, между прочим, изучаю скорость замерзания краски в условиях плюсовой температуры.

- Вы хоть сами поняли, что сказали? Как что-то может замёрзнуть при плюсовой температуре?!

- Вот и я об этом. Вы получили мой факс?

- Это не ваш факс. Всего доброго, макарошка недоваренный.

Захлопываю форточку, но фигура очень резво приближается к окну и колотит в стекло.

- Вы умеете уговаривать, молодой человек! Могу я зайти к вам на чашку чая?

- Не вы ли пытались посетить моё скромное жилище через каминную трубу?

- Я ли? Может, и я, но вчерашний день для меня - понятие весьма эфемерное. Чем вы растапливаете камин? Берёзой, дубом, сосновыми ветками? 

- Не бывает воплей без дыма. Заходите. И горло прочистите. Вашу манеру говорить я узнаю из тысячи.

Сбивает снег с утлых ботинок на железную решётку возле порога. Гляжу за его плечо.

- Кота моего не видали?

- Видал, он попугая выглядывает в засаде. Очень уж забавная птичка. Я б и сам выглядывал, коль бы не было так холодно. Пусть это постоит здесь, потом заберу.

Ставит у обувной полки ведро и разувается. Приглядываюсь. Фасадная краска высокой стойкости. Вряд ли она долго продержится на брусчатке, но попытка не пытка.

- Я много путешествовал после, так сказать, выздоровления, - снимает мокрые носки, швыряет в угол и без всякого зазрения совести залезает в пару меховых тапочек. - Отельные ведь?

- Для тебя да, можешь забрать с собой. Где носило?

- Где носило, там уже нет. Чай очень хороший, береги для моего прихода. Я буду заходить не часто, но надолго. Дело есть. Какое, не скажу, сам догадаешься. Ты же умный.

Ставлю чайник на конфорку. В начищенной кастрюле на полке отражается расплывчатый силуэт моего бывшего пациента из исследовательского института.

- Надеюсь, от этого чайку я не покроюсь разноцветными пятнами. Сделай милость, не размахивай ногами. У меня полугодовые запасы дубовой коры, не надо хвастаться своими розовыми пятками.

- А ты мог бы не читать нотации, молокосос. Из-за тебя накрылась моя должность районного трубочиста.

- Квартального, - натираю чашки до блеска. Только зачем? Всё равно заплюёт ядом....

- Районного, почётный спорщик. На должности квартального я бы подох в первую же смену. А так живой, и даже чистый. Надо же было провалиться в эту чёртову трубу! Ты зачем сосновые ветки палил, отжига?!

- Я палил?! Да я вообще ничего не помню! Дрова, уголь, тепло. И вой в трубе. Откуда ветки, блин?

- От верблюда! - вскакивает и подбегает к окну, словно ждёт кого-то. - Конечно, ты не помнишь. Видать, по старой доброй привычке решил проверить, открыта ли заслонка. Вот за что я тебя ненавижу, носатый ушлёпок! Если б я не начал чихать, то не провалился бы в твою замшелую трубу!

- А там ещё и мох? - заливаю чай в надбитый заварник. - Какой, позволь узнать?

- Самый обыкновенный. Мох, который разводят на крышах. А ты ожидал особых сортов?

- Я вообще ничего не ожидал, кроме тепла в доме. И прекрати, наконец, обвинять каждого встречного-поперечного в своём собственном идиотизме. Ты погрызться пришёл? Или поблагодарить за лечение?

- Ну, в общем-то..., - прокашливается, отхлёбывает чай из носика. - Можешь разливать. Не кривись, я очень заразный. Самые отпетые бациллы, не поддающиеся ни единой разновидности термической обработки. Признают исключительно хозяина. От остальных шарахаются по стенам. Хочешь проверить?

- Не имею желания. Пей, чай весь твой, пока не выжрешь до последней капли. Давай, рассказывай про дело. У меня мало времени.

- Полно у тебя времени, врун. Дело в дорожной разметке. Меня подрядили на покраску дорог, но я ни черта в ней не понимаю. Ёлочки какие-то, полоски. Никто ничего объяснять не хочет, говорят, крась по образцу. Какому образцу?! На каждой улице свой образец. Начинаю красить - обзывают болваном.... Ну вот, я и... это.... 

Наливаю в его чашку до самых краёв, даже переливаю. Он дёргает рукой. Тёмная лужа растекается по столу и капает на его брюки. Чертыхается, всхлипывает.

- Да что ж ты за мелкий подлец, а?! Я к тебе со всей душой, а ты... Кипятком ноги обливать. Да, чувствительность вернулась. Не полностью, но кое-где очень ощутимо. Мы с уборщицей знаешь как живём? Душа в душу! Стройная, словно кипарис, и швабра под рукой всё время. Вместо аргумента. 

- Поздравляю. Не всё ж резиновых баб чпокать по углам. Ты зачем ослиную мочу в краску накапал?

- Ослиную мочу, хм.... Да у меня даже рецептов таких не водится. Ты представляешь, сколько миль нужно пройти пешком, чтобы раздобыть хоть каплю ослиной мочи в этих краях? А возить её с собой через границу, знаешь ли, чревато. Депортацией на промежуточных точках. 

- И то правда. Значит, она появилась там до твоего, так сказать, художества.

- Места экспозиции. У меня была целая концепция ежеутреннего появления в районе. Подхожу к двери твоих соседей, беру метлу наперевес, ведро на голову, лестницу на спину и шагаю к первой крыше слева. Там водосточная труба. Набираю снега, льда или воды, по погоде. Пока лезу на крышу, всё это дело тает, - если замёрзло, конечно. Лучше замёрзшее, с водой очень рискованно лезть наверх. И даже ночью, даже ночью моего законного места никто не займёт! Потому что это место под надёжной охраной самого умного попугая в квартале. 

Хватаюсь за голову. Логика придурков не перестаёт меня будоражить. По крайней мере, этот придурок может внятно изложить концепцию своего идиотизма. 

- За свой, так сказать, невинный проступок я готов найти источник ослиной мочи, - делает смачный глоток чая из носика. - Правда, сторож меня и на табачную понюшку к двери не подпустит, но мне и не надо. Вся краска сморщилась. Догадываешься, почему?

- Ну да. Придётся отдирать твоё художество с мясом. Бери скребок и мотыгу, только брусчатку не повреди.

Запрокидывает чайник и громко хлебает с утробными глотками.

- Меня сушит, я грелся контрабандным коньяком. Выливали конфискат, прикинулся водосточной трубой. Что смотришь? Будут гореть трубы, и не таким прикинешься. Ах да, забыл, ты же у нас трезвенник. А здесь курить можно?

- Только в камин. У меня башка не отошла от угара, так что кури один. 

Достаёт из кармана пачку, закуривает и выпускает струю дыма под каминную полку. В трубе раздаётся еле слышное завывание.

- Ветер, - произносит с очень солидным видом, - точно ветер. Люди воют с особой интонацией, выражающей всю глубину их ужасного положения среди мха и сажи. Ослиная моча.... Почему ослиная моча? Кому понадобилось доить осла в одном из самых древних кварталов столицы?

- Ты сам сказал - в одном из самых древних кварталов. Значит, у кого-то в квартале есть осёл. 

- Очень просто. 

- Чем проще, тем лучше. Зачем умножать сущее без необходимости? Тебе обязательно нужны лихо закрученные версии? Здесь не те места. Хочешь крышесносных вариантов - езжай домой и кури бамбук. Обязательно что-нибудь увидишь.

- Увижу, - бормочет, швыряя чайник в мусорное ведро. - Не пей из надбитого, плохая примета. Пойду, моя рабочая смена через полчаса. Найду осла, пришлю по факсу. 

Глава пятая

Отец Браун и ещё пяток детективов

Наспех надетые джинсы - не повод путать рубаху с пижамной сорочкой. Зрение, расстроенное угарным газом, понемногу приходит в норму. Осталось найти пижамные штаны и швырнуть их в ухмыляющееся лицо бородатого сэра. Только штанов нигде нет, словно уборщица оказалась заядлой фетишисткой.

- Что за шутки? - вопрошаю по громкой связи факсового аппарата. - Вы ещё психиатра ко мне пришлите. Поговорим, чайку попьём. Мне один бывший патологоанатом такой чаёк припёр - земля вздрогнет.

- Боткинс, угарный газ - не шуточки, - тон бородатого удивительно терпелив. - Я видал такие эффекты, по сравнению с которыми твой - детские шалости за взрослым столом. У тебя бывали в детстве необычные проявления аллергии?

- Да полно, я просто не задумывался о них. И вместо воды пол-гранёного пил, как все нормальные дети. Ничего, живой. Одна укушенная бабка постаралась....

- Укушенные бабки - наша головная боль, Вилл Боткинс. Меня впечатляет другое. Твой цепкий контакт с реальностью в любом состоянии. Словно фигура эстрадного исполнителя в разноцветных дымах. Вокруг дымы, а он поёт. Иногда загоняется, но поёт складно. Как моторика?

- Хреновато. Не могу найти штаны от пижамы. 

- И не найдёшь, привыкай к безумству фанов. Здесь скучно жить, Боткинс. А ты - нечто новое, оригинальное. Вот они сюда и таскаются, прикарманить что-нибудь или хотя бы поцеловать ручку двери. Скорей бы мороз ударил....

- Экий вы добряк! Мой гость к вам заходил?

- А как же! Только возле нашего порога и пасётся. Вся мусорка в его изысканных окурках. Станет в профиль у окна и пускает кольца с глубокомысленным видом. Тоже мне, Шерлок Холмс недонюхавший. Жаль, на должность районного трубочиста больше не нашлось желающих. Он теперь по совместительству - и трубы, и разметка. Развлекаюсь каждое утро, когда он пытается найти образцы. 

- Пусть ищет, это развивает его мыслительные способности. У него тяжёлая судьба, и с семьёй не очень повезло. Вам его мать не звонила?

- Нет, только жена, но это не уборщица. Боткинс, избегай принимать его слишком часто. Его жена... как бы тебе сказать... представляет собой редкостный экземпляр для всесторонних научных исследований. Объёмов хватит на всех. 

- Может, вы, наконец, зайдёте ко мне на чай? Сколько можно бояться теней в моём доме?

- Я боюсь?! Я бы сутками там гулял, да у меня тут работы по горло. Никак не могу отлучаться. Ты звони, всё ж веселей, чем с попугаем переговариваться. Так вот, жена. Что интересного ты слышал о жёнах необычных людей?

- Если необычность заключается в расцветке, то очень много. Чем необычней человек, тем оригинальней его супруга. В некоторых случаях оригинальность превосходит все возможные представления. Так сказать, границы эксцентричности.

- Гм... Твой бывший пациент умеет писать стихи?

- Не знаю, не видал, но думаю, он умеет их читать. Как все мы. 

В трубке - чуть слышный скрип и покашливанье. Уверен, мой собеседник имеет привычку щипать бороду в минуты напряжённых раздумий.

- Интересная мысль пришла в голову. Повесить нравоучительное стихотворение на входных дверях, и чтобы произношение было непременно старинным. Иначе дверей не открою. Как думаешь, идиотов будет поменьше ходить?

- Сомневаюсь. Наоборот, прибавится. Вы говорили об оригинальных супругах всяких придурков. Извините, я прям, как ваши двери. Меня самого интересует этот феномен. В одном из угарных снов я бегал на женских каблуках, и знаете, почему? Потому что женщина никогда бы не рискнула появиться в этих местах.

- Точно. Значит, твои штаны украла не женщина?

- Хотите сказать, мой бывший пациент живёт с уборщицей-трансвеститом?

Глухое молчание в трубке. На заднем плане - треск попугайских скороговорок.

- Если ты найдёшь туфли уборщицы, я буду .... нет, мы все будем очень тебе благодарны. Боткинс, пойми, нам нельзя заниматься такими поисками. Чревато большими неприятностями.

- Понимаю. Мне самому интересно, какие туфли предпочитают трансвеститы. Надеюсь, вы не подозреваете меня в желании напялить женское платье вместо второй кожи?

- Боткинс, я бы напялил твой язык на свою вилку, но боюсь отравления с последствиями для генетического кода. И не надо так многозначительно молчать. Я не из тех, кто собирается застрять здесь по пояс и выше. Всего лишь человек из прихожей, не намного больше тебя. Как справиться с раздражительностью?

- Попросите хозяев подарить вам боксёрскую грушу. Или доску для дротиков.

- Есть, не помогает. У меня в прихожей всё, чтобы казаться самым добрым и гостеприимным человеком в квартале. Тем не менее, каждого второго гостя хочется порвать на клочки, а потом разметать над рекой в нескольких направлениях. Издержки профессии, Боткинс. У каждого они существуют. Поэтому не спеши слишком быстро восстанавливать привычную работоспособность мозга. Не к добру это, всегда не к добру....

Иметь в друзьях пессимиста - пожалуй, не самый плохой жизненный поворот. Я даже не знаю, как его зовут, но разве сейчас это имеет значение? Если в этих местах испокон веков живут в скорлупках, то почему я, приезжий, должен что-то менять? Разве люди с моей родины уж слишком отличаются от местных? Да я и сам такой же, по сути. Просто моя скорлупка складывается и раскладывается. Как яйцо в детской игрушке, которая стоит в три раза дороже реальной цены удовольствия.

Кажется, в этих краях я стану брюзгой - если срочно не найду растреклятые туфли. Может, их и не было никогда. Сдираю противную фланелевую сорочку и достаю из сумки привычную футболку. Опа.... Мой бывший пациент забыл ведро с краской.

Надеваю футболку и, не обращая внимания на пронизывающие потоки ветра из-за двери, беру ведро. Крышка плотно закрыта, но следов краски не видно - как будто её тщательно вымыли до последнего пятнышка. Поднимаю крышку....

Пара чёрных туфель нагло сверкает безупречным лаковым покрытием. Длинные острые каблуки упираются в чистое дно. Вот гад.... Значит, он припёр мне туфли своей любовницы, чтобы я разгуливал в них по этому дому? Или умысел заключается в чём-то другом?

Так, спокойно. Иначе я превращусь в гораздо худшего параноика, нежели те, которых я успел здесь повидать. Парадно-выходные туфли загадочной уборщицы. Туфли, в которых я пробегал одним из коридорных снов. Значит, я где-то их видел раньше, но где? На ком?

Мелодичный звонок в дверь. Выглядываю в форточку. Горящие глаза отца Брауна весело поглядывают из-под заснеженной шляпы.

- На твоём месте я бы не рискнул высовывать нос в окно, - шумно обтаптывает снег на обувной решётке. - Особенно после твоих недавних приключений. Пустишь на чашку чая? Говорят, у тебя свежайший.

Если кто-то здесь чего-то не знает - наверное, это я. Со вздохом открываю дверь. Отец Браун с непередаваемым выражением лица глядит на ведро и туфли в моих руках.

- Замечательное начало столичной жизни. На улице скользко. Может, всё-таки наденешь ботинки?

- Да не ёрничайте вы! Это п-п-пациент припёр, чтоб его.... Извините, я чрезвычайно разозлён неожиданным поворотом событий. Здесь должна быть краска для фасадов!

- О да. Боткинс, я думаю, ты напрасно забросил свои таланты гастроэнтеролога. Крах одной больницы, пусть даже и самой любимой - не повод лишать себя практики в других местах. К тому же, исследовательских институтов существует больше, чем один. Я понимаю твоё стремление хоть где-нибудь укорениться, понимаю боль от потери места. Боткинс, у каждого свой путь в жизни. Если этот путь от станции к станции, то нечего винить поезд. Ставь чайник.

Присутствие отца Брауна тотчас же навевает воспоминания о покинутом городке. Покинутом? Кому я там нужен, если меня отправили сюда... Может, и вправду слишком разнылся?

- Фасадная краска, - отец Браун изучает ведро во всех деталях. - Отличная фасадная краска, с высокой устойчивостью к истиранию и налипанию пятен. Хоть бы крохотный образец! Чисто, аж блестит. Даже в пазах. И такую краску могли намазать на мостовую? Не верю. 

- Если бы вы знали того приду... моего бывшего пациента, то не удивились бы. Актёр иррационального жанра. Странно, что он не поедал эту краску ложкой на городской площади. Думаю, эти туфли....

- Боткинс, о туфлях думай на пару с кем-нибудь другим. Поток гостей к тебе не ограничен, можешь приглашать кого захочешь. В этом квартале жить скучновато, поэтому соседи будут очень и очень рады. Ты же слышал. У мистера Уиттинга сильная простуда, совсем слёг после приключений с резиновыми сапогами. 

Отец Браун идёт в прихожу и возвращается с большой корзиной.

- Здесь выпечка от миссис Уиттинг и Кэти. Все о тебе спрашивают, очень переживают. В городе пока тихо. 

- Может, потому, что я уехал?

- Не бери на себя слишком много. Ешь булочки. Ты очень худой, а в столице сильные ветра.

Разливаю чай по чашкам. За окном опять сгущается снежная мгла. Факс пищит очередным известием.

«Боткинс!

Олух наелся какой-то хрени возле здания парламента. Не знаю, чем его лечить. Заблевал все углы, требует издать указ о срочном выводе бактерий из левого желудочка. Похоже, это по твоей части. Возьмёшься? Необъятный»

«Вилл!

У Коца обострение холецистита. Здесь всё такое вкусное, что мы оба сорвались с диеты. Моя талия увеличилась на целый сантиметр! Ещё я потеряла туфли, в которых собиралась пойти на представление летнего театра. Коц зеленеет от ревности. Может, это всё-таки холецистит? Прими его по факсу, пожалуйста, или как-нибудь, он мне уже все уши заныл! Хуже папы в триста раз. Вилл, пожалуйста, иначе я беру билет домой в один конец. Тикки».

Замечательно. Хоть что-то проясняется. Может, плюнуть на всё и дождаться Тикки, чтобы торжественно вручить ей потерянные туфли? Нет, лучше написать Коцу. Пусть чувствует себя героем недели.

«Коцавелло!

Немедленно прекращай хандрить. Тикки забыла туфли, когда собиралась с тобой на курорт. И закажи для себя чашку бульона с сухариками. Хочешь, пришлю тебе целое ведро для бульона? Оно чистое. Боткинс»

Ответ приходит так быстро, что я даже подпрыгиваю от неожиданности.

«Вилл, как я рад тебя видеть! Ты спас меня от верной смерти. Отдай ведро твоему сердитому соседу, он найдёт способ доставить его мне целым и невредимым. Пожалуйста, береги себя, ты нам очень нужен, когда вернёмся. Скучаю по столице. Передай привет всем, кого увидишь. Привезём кучу магнитиков на холодильник, выберешь, какие понравятся. Коц и Тикки».

Радостно слышать о людях, у которых сложился отдых. Интересно, сколько бы Кася протянула в этом доме? Место, способное изжить хрупкие цветы на корню. Отец Браун помешивает чай, глядя на снегопад за окном.

- Давненько такой погоды здесь не бывало. Времена меняются, и мы вместе с ними. Правда, кое-какие вещи остаются неизменными. В этом доме трудно представить кого-либо другого, кроме потомков древнего и очень разветвлённого рода неутомимых искателей приключений. Ты не пытался найти здесь родичей?

- Упаси Господи. Намного проще жить, когда в твою кухню не ломятся с бесконечными советами о том, как правильно варить суп без костей.

- Поверь, твоим родичам не до таких мелочей. Супы и прочее им готовят люди, которые по роду своему привыкли ломиться в чужие кухни без спросу. Впрочем, я рад, что ты не претендуешь на земельные акры, которые не принесут тебе ничего хорошего. Чувствуешь опасность?

- Угу. Мне проще варить суп самому себе и обходиться тем, что не увеличивает мой вес.

- Неплохая концепция для начала жизни здесь. Пожалуй, и в дальнейшем она тебе пригодится. Олуха не трожь, я сам его навещу. А с туфлями надо разобраться, но это уж ты сам. Видишь ли, всё сходится на одном-единственном трубочисте. Почему? Ты не задавал себе такой вопрос?

- После действия угарного газа мне трудновато быть логичным. 

- А с чего ты взял, что это был угарный газ?

Вот те на.... Это в стиле отца Брауна. Явиться, чтобы разбить мою версию в пух и прах. Странно, что он не притащил в тележке бабульку со спицами. Правда, в этих местах бабульки долго не живут.

- А что ещё могло вырубить меня на корню после попытки растопить камин?! В трубе болталось тело, которое меня же и обвинило в своём падении. Какого чёрта лезть в трубу, если не умеешь её чистить?

- Боткинс, твоя нетерпимость удручает даже меня. Человек первые дни на новом месте. Ну, провалился в трубу, с кем не бывает?

- При том чуть не угробил меня. И трындит о каких-то сосновых ветках, которые я даже в глаза не видел. Вы только подумайте, какой идиот будет растапливать камин в доме сосновыми ветками?

- Не ори, выпей чаю, - отец Браун увесисто хлопает меня по плечу. - Допустим, это действительно был угарный газ. Однако, твой сосед уверен, что не всё так просто. Бутерброды, которые он тебе послал, нашлись в мусорном пакете на углу. Там же валялись туфли. 

- И вы молчите?! Да что ж такое, я готов эти туфли утопить в реке с размаху...

- Погоди топить. Я всего лишь поспрашивал у людей, ты тоже. Теперь мы сравниваем версии. Отчего бы тебе не выучиться риторике, которую мы успешно практикуем с достопочтенным мистером Уиттингом?

- Я пытаюсь, но меня постоянно что-то сбивает. Знаете, мои представления о логике...

- Твои представления о детективной логике почерпнуты из книг, которые пишут для развлечения. Поживёшь с моё, тоже будешь книги писать. В жизни всё по-другому. Я ещё не встречал человека, способного внятно описать реальность, в которой он здесь и сейчас. Те, кто мог бы, предпочитают молчать. Понимаешь?

Киваю. Ненавистные туфли поблескивают лаковым покрытием из угла прихожей. Сегодня же отправлю их Коцу. Или папе Тикки? Куда ж их деть, чтоб не мозолили глаза?!

- Мне нужно позвонить. Срочно. 

- Всегда пожалуйста. Я подожду, пока ты соберешься с мыслями. 

Вбегаю в комнату, набираю телефон Коца. Он сразу же поднимает трубку.

- Что-то случилось, Вилл?

- Да, мне нужен краткий сеанс психотерапии. Эти туфли Тикки...

- Ох, и не говори.... Я сам ищу психотерапевта, но здесь все отдыхают. Вилл, где ты их нашёл? Только честно.

- Мне принесли. Коц, Тикки забыла туфли в спешке, я уверен. А потом кто-то украл их из твоего кабинета. Только не волнуйся, пожалуйста. Выпей бульону.

Шумный глоток, протяжный вздох. 

- Ничего страшного, я уже привык. Тикки привлекает так много внимания, что кражи стали обычным делом в моём кабинете. Крадут именно её вещи, моих не трогают. И я никак не могу вычислить этих уродов, мать их за ногу!

- Коц, съешь сухариков из бульона. Они безвредны для пищеварения, ты же белые брал?

- Ну да. Вкусные сухарики, возьму ещё. А что теперь делать с туфлями?

- Давай спокойно про них подумаем. Вслух. Это всего лишь туфли, по большому счёту. Женская прихоть. У Каси знаешь сколько было туфель.... И все нужны почему-то на отдыхе. Вот прям все, ни одну пару нельзя оставить дома. Ты что-то понимаешь в женских пунктиках?

- Ничего, как и ты. Зато я понимаю кое-что в мужских пунктиках, Вилл. Для мужчины и женщины туфли имеют разное значение. 

- Тогда почему я гонял в женских туфлях на стадии короткого сна?

- В туфлях Тикки?

- Да, хотя ни разу их не видел. Как это пояснить?

Молчание, сосредоточенное жевание и стук ложки о фарфоровую миску. 

- Проще будет, если пояснишь ты. Что ты чувствовал, когда бежал на каблуках?

- Ломоту в голенях. Туфли приклеились намертво, я не мог их скинуть даже очень сильными движениями ног. Пришлось добежать до конца коридора, и только в следующем коридоре мои ноги снова оказались босыми.

- Потрясающе. Обязательно запишу твой сон для учебника. Значит, и во сне ты ненавидел эти туфли...

- Да, за то, что не мог их стащить. В смысле, снять с ног.

- А если бы эти туфли были на ногах твоей девушки?

- Коц, ты жестокий человек. Зачем режешь по живому?

- Всего лишь хочу тебе помочь встретиться со своими настоящими чувствами. Нельзя ненавидеть вещи за то, что они не вписываются в твои представления о правильном.

- Да нормальные туфли, блин морской, Коц! Давай подумаем, кто их мог спереть.

- Наконец-то. Ты веришь в существование музы трубочиста?

- Хороший вопрос. Я обсужу его с одним знающим человеком. Отдыхай, Коц. Созвонимся.

Отец Браун давно заварил свежую порцию чая, но сидит на той же недопитой чашкой, с которой я убежал звонить Коцу. Глаза потухли, сделались задумчивыми более, чем обычно. 

- Знаешь, Боткинс, я часто испытываю те же ощущения, что и ты. Как будто плывёшь руслом реки, которая то сужается, то расширяется почти до морских пределов. Это когда с одного берега не видно противоположного. Стоишь и едва понимаешь, где находишься. Наверное, здешний климат мне всё-таки во вред. Я ведь человек южный. 

- У Коца та же история, но он всегда сюда возвращается. Вы знакомы с Коцем?

- Отчего же нет? Очень неплохой гид, но боязливый. Хотя, знаешь, есть места, куда я бы и сам не рискнул сунуться. Даже с проводником. Это я к тому, чтобы ты не бродил, где попало. Куда глаз ляжет. Нельзя так. 

Наливаю себе свежую порцию чая и вижу, как он меняет цвет под керосиновой лампой у потолка. Ох уж эти старички! Всё древнее вызывает у них желание сделать его ещё древней, непонятней, неизвестней. То ли научить хотят, то ли напугать....

- Ты смотри, смотри, - вздыхает отец Браун. - Я эту керосинку всё то время разжигал, что вы болтовнёй пустопорожней занимались. Какая разница, кто спёр обувь его девицы? 

- Огромная. Если мы найдём этого человека - или людей, что более вероятно - то сможем войти в узкое русло и даже выбраться на берег. Я так предполагаю....

- Он предполагает! Знал бы ты, сколько раз я предполагал, и натыкался на гору речного ила, поглотившую тонны мусора.... Когда нас не станет - меня, мистера Уиттинга, твоего соседа-пессимиста, ещё пары-тройки толковых людей - вам нужно будет что-то объяснять, учить, пугать, или как вы там о нас думаете? Жить, ничего не боясь, пожалуй, всё равно, что ходить босыми ногами по горящим углям. Пятки жжёт до костей, а не чувствуешь ничего. 

- Я не о том страхе, святой отец. Я о страхе, который мешает в нужный момент даже пальцем пошевелить. Для того, чтобы гора ила стала всего лишь частью речного дна - противной, но не топкой. Вы сами назвали Коца боязливым. А почему так? 

- Да потому, что отец Коца боялся, и дед его боялся, и прадед, и ... Боткинс, ты ли меня об этом спрашиваешь? Страх - ужасная штука в некоторых проявлениях. На страхе паразитируют, страхом питаются, за счёт страха людям пытаются внушить им несвойственное. И тем не менее, существует страх полезный - я уж не говорю о страхе Божьем. Есть страх, который вы, учёные, называете инстинктом самосохранения. Когда возможности человека явно меньше опасности, которая перед ним. Не это ли благоразумие? Уйти от опасности, которая тебе не по силам?

- Я так и делаю, но опасность почему-то ходит за мной. Может, поэтому боюсь связать свою жизнь с кем-то... по-настоящему.

- Это как Бог даст. То, что случается, не бывает просто так, ниоткуда. Ты, главное, сам лишнего не ищи. Всё, мне пора. Надо бы трубочиста повидать, да бегает он от меня, как от чумы....

Глава шестая

Кузен и трубы

Оставшись один, заваливаюсь в кресло, чтобы привести мысли в порядок. За последние пару дней произошло больше, чем за прошедшую неделю. Или мне так кажется потому, что живу в столице?

Впрочем, сложно назвать жизнью проживание времени на выходных. Когда трудно разобраться в происходящем, у меня непременно возникает ощущение потери времени, - даже выпадения из него. Многие люди спокойно и безмятежно пребывают в таком состоянии годами. А я чувствую себя дико, как только теряю нить последовательных умозаключений. 

Итак, события в маленьком городке имеют определённую связь с событиями в столице. Разве что Дурак и Тупой не бегают по улицам - но, может быть, я их просто не вижу? Или они бегают в другом квартале?

Навязчивая потребность пачкать тротуары, словно вирус, переместилась из глубинки в бурную жизнь мегаполиса. Причём эта потребность облюбовывает места, которые больше всего напоминают глубинку - с её стариной, неспешностью и определённой патриархальностью быта. Словно кому-то хочется взбудоражить общественность, нанести удар по сакральным, незыблемым устоям. Нагло заявить о себе, прославиться даже разрушением. 

Удивительно? Нет. С детских лет я видал кучу психов, которым постоянно хочется что-то разрушить. У некоторых эта привычка закрепляется, как черта характера. Когда я изучал в медицинском пищевые патологии, то поразился собственному открытию, о котором, конечно же, знали учёные мира сего. 

Отношение к пище демонстрирует способы взаимодействия человека с окружающим миром. У многих разрушителей есть неосознанное стремление разбрасывать еду, выбрасывать её, есть там, где не принято - например, в туалете. Почти все неприятные ситуации с тротуарами в моём городке имели какое-то отношение к еде. 

Было бы сложно представить банду хулиганов с коллективной пищевой травмой, если бы не одно «но». Эта пищевая травма имеет отношение к чистоте. Свежевымытый тротуар, ванная комната, идеально выложенная брусчатка в старинном квартале... Как бы мне сейчас помогла Кася! Вот уж кому хватает стоицизма копаться в хитросплетениях идиотической логики.... Ну что, что, что я обнаружу, если представлю себе толпу придурков с орально-анальной фиксацией?

И тем не менее, они добились своего. Общественность взбудоражена, все только и говорят про загадочные следы на тротуарах и даже проезжей части. Люди напуганы, сбиты с толку, погружены в бесконечные раздумья или попытки убежать от древних страхов. Что дальше? Пожар, взрыв на станции метро, наезд грузовика на толпу, выпавшую из реальности?

Может, я невольно поддаюсь паническим настроениям общества и забегаю слишком далеко вперёд. Однако, всё самое страшное случается внезапно. Приходит Безжалостный Убийца и выполняет свою задачу точнее некуда. Словно на вспаханном и засеянном поле, которое осталось лишь полить кровью....

Звонок в дверь. Может, и к лучшему. Способность мыслить ещё не та, что была раньше, и я могу потопить самого себя в бесконечных домыслах, гипотезах и версиях.

За дверью воет то ли ветер, то ли собаки. Откуда собаки? Окно заледенело до непроглядности.

- Открывай, параноик! У меня суши мёрзнут!

Соткинс?! Распахиваю дверь и едва не падаю с ног от заснеженной фигуры, которая движется прямо на меня с огромной коробкой.

- Что за квартал?! Ни одного супермаркета, только лавки дорогущие. За обыкновенными суши облазил пол-центра. Ни тебе пиццы свежемороженной, ни тропических овощных смесей. Зато есть чего бахнуть в холод!

Извлекает из-за пазухи запотевшую бутылку джина и пакет с лимонами.

- Будем тоник бодяжить. Посуда есть нормальная?

- А как же... Серебряные кубки к вашим услугам, сэр Забулдыга. Твой папачос где-то тут, ты в курсе?

- Угу. В гробу я видал его ДНК. Боткинс, я третьи сутки работаю чем-то вроде нейрохирурга с психотерапевтом в одном флаконе. Я, почётный гинеколог дам всех возрастов и размеров! Третьи сутки одно и то же: «Соткинс, у нас тут человек память потерял. Срочно возвращай». Я не жрал нормально со вчерашнего дня.

- Я и забыл, когда жрал нормально. Тапки надень, пол холодный.

Соткинс проворно стряхивает снег с куртки и ботинок за порог, швыряет одежду на вешалку и запрыгивает в тапки, которые предусмотрительно забыл его непризнанный папаша. 

- Собственно, я от отца Брауна. Вместе ходили в супермаркет, я ещё и получил, как всегда. За хорошее, так сказать, поведение в полях. А что? Боткинс, ну разве я виноват, что у некоторых людей память обнаруживается не в голове?

- Это ты про баб? - смеюсь, натирая бокалы. Соткинс яростно отмахивается.

- Бабы - отдельная история. С ними я вообще боюсь связываться, только по радио слушаю. «Дорогой диджей, передайте, пожалуйста, привет самому сексуальному в мире доктору Соткинсу. И поставьте его любимый хит «Ну где ты, где ты, Элвис?». Как тебе?

- Может, Элис?

- Я тоже так подумал. Правда, диджей оказался менее догадливым и поставил про ботинки.

- Да ладно тебе, просто разное чувство юмора. Давай свой джин. Кроме сырой рыбы, чем ещё ты собираешься закусывать крепкий алкоголь?

- Мясом, - Соткинс притаскивает из холла сумку-холодильник и поднимает её, словно гантель. - Свежайшие телячьи медальоны с рынка, это тебе не народная упаковка. Всё отборное, ни единой жилочки. Ни одного старого быка, удачно прикинувшегося телёнком. Жарить буду исключительно на огне камина. 

- Ещё один любитель угореть.... Давай, можешь начинать прямо сейчас. Твой папачос уже готов провалиться в трубу от умопомрачительных запахов.

- Да пошёл он, - Соткинс достаёт из сумки медальоны в полиэтиленовой упаковке и набор металлических шпажек. - Провалится, так провалится. У меня с собой респиратор. Есть запасной, одолжить?

Мой кузен в экзальтации - тот ещё фрукт размороженный. Ловко разводит огонь, подкидывает дров, раздувает с молодецким присвистом. Нанизывает мясо на шпажку и рукой в брезентовой перчатке по локоть суёт медальон в разгоревшееся пламя.

- Женщины у тебя здесь не хватает, - ворчит, оглядывая комнату. - Местечко не сахар, конечно, да всё-таки вдвоём веселей. И не так страшно просыпаться. 

- Ну да... эта...э-э...как её?

- Упс. Боткинс, а ну глянь-ка на меня. У тебя до сих пор проблемы с памятью после того случая на отдыхе?

Угрюмо киваю, нарезая лимон. Соткинс качает головой, прислушиваясь к шороху в каминной трубе.

- Тебя вроде не сильно привалило тогда. Может, что-то другое?

- Да, многоуважаемый кузен. Что-то другое. Погибшие отношения, потерянный домашний зоопарк. Эффект вытеснения. Слыхал о таком?

- Да сотни раз! Что ж, будем вспоминать понемногу. Это в твоих же интересах.

- Почему? - неспешными аптекарскими движениями разливаю джин по бокалам. 

- Потому что мы с тобой остановились на очень важном деле. Помнишь, на каком?

- Помню. От этого не легче. Иногда я вижу его во сне. Мёртвого, почерневшего, с распахнутыми глазами. Соткинс, может, это не он был?

- Тебе лучше знать. Я твоего однокурсника видел в первый и последний раз. Именно тогда, не раньше и не позже. Однако, там было ещё кое-что. Пей, не бойся. Маленьким глотком. Суши наворачивай, и хрену побольше. Вот так. Тоже мне, хлыщ провинциальный...

Срывается на звонок телефона в холле. Тут же возвращается с трубкой на плече и стопкой тарелок.

- Анита, я у Боткинса. Какого? А их много? Кого найдёшь - всех скидывай Боткинсу по факсу. Ему здесь скучно жить, родни не хватает. Нет, мы одни. Что значит - почему? Хочешь, приезжай. Только тебе будет с нами неинтересно. Мы тоник бодяжить будем. Да, много. Слушай, а твоя тёмненькая подружка с большой попой ещё в городе? Нет, не мне. Ну и что, что пустышка. У моего кузена стресс. Анита, всё, у меня мясо горит. Целую, буду сегодня. Или завтра, если дороги заметёт. 

Смотрит на меня многозначительно. Показывает бутылку пива с до боли знакомой этикеткой.

- Это наутро. Мне, чтоб нормально выбраться отсюда. Как маму зовут, помнишь?

- Спроси ещё что-нибудь дебильное. Я даже помню форму твоей дверной ручки. А то, что забыл имя девушки - прости. Она же не моя девушка.

- Логично, - вздыхает Соткинс. - Давай бокал.

Шорох в трубе уже до неприличия громкий. Стук железа об камень. 

- Сынок!

- Чёрт каталажный тебе сынок, - бросает Соткинс через плечо. - Выныривай давай. Опять нажрался на голодный желудок?

- Ни капли с утра! Дай хоть нюхнуть! Мне даже закуски не надо. Трубы горят, сынок...

- Ты нормально зайти в дом можешь или нет?!

- Могу. А что, дверь открыта?

Через минуту в гостиную вваливается нечто в чёрном костюме и даже в жёлтом галстуке поверх белой майки.

- Что смотрите? На сорочку со стоячим воротничком ещё не заработал. А почему это я должен заниматься почётной работой в чём попало? 

- Клещ офисный, - Соткинс подвигает ему пуфик. - Ты б ещё волосы набриолинил. Костюм чёрный, рожа красная. Ни дать, ни взять, ночной бабай. Тобой ещё детишек не пугают?

- Пугают. Поэтому и бегаю от вашего священника. Очень холодно, знаете ли, на морозе под водой оказаться.

- Да тебя даже кропить стыдно, не то что морали читать. Отец Браун поговорить с тобой хотел. А ты голыми пятками от него по снегу мчал, будто от прокажённого. Нехристь, что ли, совсем?

- Да уж не святой, как некоторые, - косится в мою сторону и жадно поглядывает на бокал. - Для меня не натрёшь, умник?

- Натру, и даже солью посыплю. Знаешь, соль такая декоративная. По краям, типа снежок.

Хмыкает, крякает, но молчит. Уже легче. Натираю бокал, обмакиваю в лимонный сок, а затем в солонку. Пристально наблюдает за моими приготовлениями.

- Как для текилы. Ты не перепутал время и место, книгочей?

- Конечно, перепутал. Текильни, полетаешь. Хреном приправить?

С аппетитом жрёт суши, причмокивая от удовольствия. Соткинс наливает ему джина по самую солевую кромку. Я подвигаю тарелку с лимоном.

- На кой чёрт ты достал туфли из мусорки? - спрашиваю. - Иногда мне кажется, что у тебя макароны вместо кровеносных сосудов. При том, что ты ни капли не итальянец.

- Прочность стандартной дешёвой макаронины намного выше, чем прочность сосудистых стенок с атеросклеротическими бляшками, - вещает без единой запинки. - Зря ты пропускал мои лекции. Может, не страдал бы сейчас от последствий плохого бутерброда.

- Врежь ему, Боткинс, - кузен зачёрпывает ложку васаби. - Врежь, не то я врежу, и мы все трое заночуем в полицейском участке.

- Да ладно, пусть жрёт. Он и не такое умеет заливать, ты разве не знаешь? У него даже настоящая фамилия потерялась где-то между Сциллой и Харибдой. В стране мифов. 

Злобный взгляд папачоса не предвещает ничего хорошего, но мне плевать. Я ж не его сын.

- Мог бы и повежливей, гастроэнтеролог. У меня, между прочим, психосоматические боли в правом подреберье. Ты знаешь, очень даже хорошо, что меня у тебя забрали. Лечащие врачи попросту отказались со мной носиться. Мол, выживет - его счастье, не выживет - удобрим экспериментальные растительные корма для травоядных агенозавров. Слышали про таких животных, молокососы?

Отрицательно мотаем головами. Соткинс достаёт из сумки коробку превосходно нарезанной корейской свеклы. 

- В память о Ньен-Куке. Съели его, Вилл. Только не плачь. Выпей джину. 

Делаю большой глоток и закидываю в рот сразу три лимонных дольки.

- А что с Ка-Цунгом?

- Понятия не имею. Все, кто здесь летает - его сыновья. Точно, я проверял по оперенью. У Гуано младший, у твоего соседа с бородой - старший. Где Ка-Цунг, даже ветрам неизвестно. Ты представляешь, какая плодовитая птица?

- Да, он был жутко блудливый. Даже к голубицам приставал, но те клевали его в хайер. Может, если найдётся хоть одна попугаиха....

- Смеёшься, что ли? Ты на папачоса моего посмотри. Нашёлся, когда на хер не надо. Пей давай, трубная нечисть. И салатом не забудь закусить. Как чувствовал, для кого брать. 

Папачос жуёт, но взгляд его с каждым глотком джина становится всё ясней. Наконец, глаза сосредотачиваются на моей переносице.

- Так что у вас там стряслось, контуженные? 

- Ничего необычайного, - Соткинс пропевает эту фразу почти оперным голосом. - На отдыхе взорвался газовый баллон. А в остальном отлично отдохнули. Двадцать трупаков, один из них - ваш бывший коллега. 

- Уверены? - прищуривается папачос. - Я бы не спешил делать столь убедительных выводов.

- А мы ни в чём не успели убедиться. Нам позвонили, сообщили о взрыве газа в доме. Рванули сразу, там же девушка.... Боткинс чуть башку не потерял по дороге. Это ведь его вторая девушка с... кхм... приключениями.

- Слышал-слышал. Соболезную. 

- Вторая жива, потому что побежала за попугаем. Ка-Цунг спас будущую миссис Боткинс ценою собственной неволи. Правда, чудесное спасение ничего не спасло. Правда, Вилл?

Молчу, глядя в тёмное, очень тёмное окно за плотными занавесками. Как будто кто-то в него постучит, когда не жду. Потому что, когда жду - стучат, но не те.

- Потом страдать будешь, - в тоне вердикта изрекает Соткинс. - Ты лучше вспомни о самом главном. Когда я вернулся в мертвецкую, там уже ничего не было. Вообще. Ни одного следа. Столы идеально чистые. Что скажешь?

- А что сказать? Кроме того, что Кася улетела первым же рейсом, как только её папа поднял крик на весь пляж? Мол, я чуть не угробил его единственную дочь. Можно подумать, она связывалась с аниматором. 

- Забудь ты про папу Каси, пусть он про тебя помнит. Потому что ты настоящий герой с боевым ранением, а новый претендент на её руку - обычный книжный червяк с претензиями. 

- Стоп-стоп, - рука папачоса вздымается в воздух жестом регулировщика. - Объясните мне, выпившему, как можно получить контузию, когда баллон взорвался до вашего прихода на место событий?

- Там было два баллона, - Соткинс терпеливо растягивает слова. - Один взорвался до нашего прихода, другой - как только мы подошли к дому. Хозяева были запасливые. А те, кто устроил нам пакость - очень расчётливые. 

- А я думаю, вам повезло. Если бы у меня в своё время исчезло двадцать голимых трупаков, я бы пьянствовал неделю. Как говорится, бабай с возу....

- Безответственная ты сволочь. Ложись спать. А нет, стоять! Ты ещё про туфли не рассказал.

- Весь в меня, - ласково глядит на Соткинса. - Только выпьет - глохнуть начинает. Спокойной ночи, болтуны. Говорите потише, я во сне общаюсь с очень высокопоставленными людьми. Двадцать второго премьера тридесятого царства знаете? И не узнаете, потому что умер давно. Боткинс, дай плед.

Я готов ему дать даже раскладную кровать, лишь бы заснул покрепче. Странно, никаких звонков с возмущениями.. Может, мы и вправду тихо сидим? Из окна соседа напротив раздаётся что-то вроде храпа. Эх, мне бы такого попугая.... 

Глава седьмая

Утро без похмелья

Не знаю, как кто, а я давно просыпаюсь после пьянки без головных болей. Состояние, конечно, не сахар, но на похмельную дозу не тянет совершенно. Зато мой гость из каминной трубы застыл у холодильника в позе горниста.

- Облегчает, - блаженный вздох после шумного глотка. - Не смотри на меня так. До туалета сам дойду.

Уже легче. Мой кузен выползает из гостиной в трусах, смятой рубашке и чёрных носках едва ли не по колено.

- Эй, мне оставь! Боткинс, а ты что, пива не хочешь?

- Меньше всего в жизни я хотел бы сейчас пива. От солёного сыра не отказался бы, но в магазин бежать лень.

- Мне тоже, а тому и подавно. Терпи, брат. Чаёк свой пей. Всё не в пример нам, алкашам потомственным.

С выражением исключительной гадливости поглядывает на дверь туалета.

- Ишь ты... Боткинс, вот скажи мне, балбесу. Живёшь-живёшь на свете, хлеб с маслом жуёшь. И вдруг появляется оно, типа батя. Всю жизнь даже и в окно не чирикнул, а тут те на. Родственничек мол, голос кровушки. 

- Всё просто, Соткинс. Ты ему понадобился.

- Угу, и я о том. И даже не про то, что выпить не с кем. Добухался, придурок. По детям начал гонять, крошку хлеба да стакан воды требовать. Якобы законный. Где он был, когда я пелёнки обсирал, а? 

- Где-где, угадай с трёх раз. На хера ему твои пелёнки, Соткинс? Юбки веселей, их стирать не надо. Обгадил да пошёл к следующей. Слышь, как пердит? Согласен, видать.

- А чем крыть? - несётся глухой голос из туалета. - Я правду в глаз люблю, особенно на старости лет. Мне, может быть, всю жизнь врали. А теперь и правду послушать не жалко.

- Если услышишь, - бурчу. - Ты даже пиво за собой не закрыл. Хоть про крышку унитаза не забудь. 

- Хе, сразу видно, что с бабой успел пожить. Ты ещё поддаёшься воспитанию, а я уже нет. Знаешь, Боткинс, а я ведь всегда хотел иметь такого сына, как ты. Не то что этот алконавт.

- От алконавта слышу! - рявкает Соткинс. - Даже не выходи из сортира! Плесну на ногу чаю горячего!

- Слышал, слышал? Весь в меня в похмелье. Боткинс, подай воды!

Достаю из холодильника бутылку. Соткинс подозрительно принюхивается к двери туалета.

- Он там что, заначку сделал? Вот гад... Выйдет ещё пьяней, чем был. Я его домой не повезу.

- Я тоже. Доедет на бобике, коль не побрезгуют. Слышал, макарелла?

Дверь тотчас же распахивается, едва не зарядив нам обоим по лбам.

- Я только на одно ухо глух! - рявкает почти что в тон Соткинса. - Сам дойду, сказал! Мне заправиться надо было. Вот за что не люблю тебя, Боткинс. Терпеть не могу, будто у тебя слабостей нет вовсе. А ведь есть!

- Да полно. И что? Ты чувствуешь себя макакой перед человеком, а трудиться не желаешь. Даже теории эволюции не следуешь, хотя её придумали специально для таких, как ты. Вот скажи, тебе нравится по трубам лазить? Действительно нравится?

- Хороший вопрос. Кофейку завари, расскажу.

Хороший ответ. Я готов залить в него весь кофейник, лишь бы убрался отсюда поскорей. Однако, любопытство перевешивает гарь прошлого опыта....

- Мне действительно нравится лазить по трубам, ребятки, - усаживается на табурет, словно в кресло дедульки-сказочника. - И только это доказывает, что трудиться люблю, и что никакой труд не сделает из обезьяны человека. У меня был ручной шимпанзе. Знаете, над чем он любил трудиться? Над пивными пробками. Чем проще, тем скучней. Откупорит, выдует, бутылку в угол зашвырнёт. Если не в башку. 

- Потому, что убирать за собой просил? - ухмыляется  Соткинс, измеряя остатки пива на свет.

- Какое просил, сынок! Требовал! Дрессировал! Толстенную книженцию прочитал по дрессировке экзотических животных. И хоть бы хны! Вот те пробки, что с кольцами, он себе на пальцы ног надевал. Бегает по квартире и гремит, повизгивает от счастья.

- Шимпанзе в квартире, - говорю задумчиво, наблюдая, как пенка подымается на поверхности кофе. - Они в доме-то не больно склонны жить. Сколько он выдержал?

- Ты лучше спроси, сколько я выдержал. У него была своя комната. Он умел ходить в туалет и даже смывать за собой. Убрать мусор - ни за что! Использовать вещи по назначению - как вздумается. Зато пробками нестандартных форм готов был заниматься сутками. Только этим и можно было утихомирить. Откроет, пиво выдует с видом необычайной важности на морде. Маленькими глотками! А потом бутылку не выпускает из зубов. 

- В зоопарке брал? - напоминание о моих животных сразу портит настроение. Соткинс кивает на остатки пива. Отмахиваюсь....

- Неа, прибился. Видать, мамку подстрелили. 

- Ну, ты сам ответил на свой вопрос. Всё остальное - чистой воды обезьянничанье. 

Смотрит на меня красными, умоляющими глазами.

- Безжалостный ты пацан, Боткинс. Режешь прямо в шов. Что, плохой шов?

- Да отвратительный. Через него вся дрянь, которая снаружи, вовнутрь попадает. И получается угадай что.

- Н-да? А я думал, отчего так болит. Выпить помогало, спирт всё-таки. А потом ещё хуже. Может, градус плохой?

Вздыхаю. Лечить придурков сложно, только кто ж попытается, кроме других придурков с медицинским образованием?

- Так бахни сразу метилового. На хера тебе глаза? Или всё-таки жить охота?

- Было бы неохота, я б давно нашёл, чего бахнуть. Жизнь потрясающая штука, ребятки, когда её осталось мало. Доживёте до моих лет, поймёте. Трубы, например. Увлекательнейшая штука! Снять сажу, изучить кладку, сунуть руку, потом ногу. А потом и головой вперёд не грех попробовать. 

Соткинс аж привстаёт. Подходит к холодильнику, извлекает хлеб с чесноком. 

- Ба-ба-ба.... Вот в кого я гинекологом родился. У тебя что, натальная травма?

- Понятия не имею. Ты всё помнишь из мамкиного пуза?

- Может, и помню, просто не время вспоминать. У меня сложилось устойчивое впечатление - как говорит мой интеллигентный кузен - а верней, чую задницей, что ты пошёл ногами.

Переглядываемся, понимающе киваем. Наш гость заметно мрачнеет.

- А если так, то что? Главное, живой остался, а не превратился в средство для омоложения старых педиков.

- Ну да, - киваю. - Теперь понятно, отчего ты смотришь на мир из каминной трубы. 

- Да мекония хлебнул, как пить дать, - ворчит Соткинс. - Я этих мекониевых знаешь сколько с того света вытаскивал? Гарантия смертности пятьдесят на пятьдесят, если не больше. И как назло, вы понимаете, на мою смену одни меконята! Всю интернатуру с ними промучился. Боткинс, иногда я начинаю верить в судьбу. 

- Да брось ты, - ставлю перед ним чашку с дымящимся кофе. - Есть намного более обоснованный предмет научной веры. Генотип и фенотип. У психологов это по-другому называется, потому что заходят с другой стороны. Так вот, Соткинс, твой батя удивительно - я бы даже сказал, крайне! - фенотипичен. Я не помню других людей с подобной затерянностью генотипа.

- А что? - наш гость весело жуёт кофейную гущу. - Не всем же быть столь генотипичными, как вы, прогульщик моих лекций по патологоанатомии. Да, я предпочитаю фенотипы. Очень интересно смотреть, что получилось с человеком в итоге. И где находится отправная точка фенотипизации. Ведь этот процесс, неуки, в один прекрасный момент выходит из-под контроля. Сам по себе, безо всякого стороннего вмешательства! Чем больше разнообразных генов, тем более непредсказуемы фенотипы. Они ведь где активизируются, Боткинс?

- В условиях, соответствующих структуре фенотипа. 

- Ну-у, можно сказать и так. Да, фенотип сам определяет, насколько внешние условия соответствуют его спящим ожиданиям. Сначала просыпается одна функция, наиболее важная для выживания. Затем другая, и так, пока не произойдёт адаптация. Правда, у меня какой-то сбой. Даже генетики не могут понять, в чём дело. Сразу несколько фенотипов восстаёт при условиях для одного. 

- Значит, отправной точкой парадоксальной фенотипизации была родовая травма, - изрекает Соткинс, поднимая кофейную чашку. - Твой организм запомнил, что надо выживать всеми возможными способами. Вот и задействовал всё, что у него было.

- Хм, логично. Что у тебя было по микробиологии?

- Тройбан, как и по генетике. Я прогуливал. Вместе с вон тем, который похерил физиологию, нейрохирургию и вирусологию. Пойдёшь ещё к нам лечиться?

- Пойду, - бурчит. - Страшно боюсь тех, кто по книжкам лечит. Сам такой....

Соткинс заглядывает в свою допитую чашку кофе.

- Может, и мне пожевать? Это безвредно?

- Вроде да. Вскрытие покажет. Жуй, пока молодой. Я регулярно пробую, бодрит. 

Соткинс жуёт, кривится, но проглатывает.

- Что-то в этом есть. Только эти мелкие соринки... 

- Надо так жевать, чтоб их не чувствовать. Будешь по соринкам жевать, выплюнешь. Не повторяй батиных ошибок.

- Угу, такое даже повторять в лабораторных условиях страшно. Знаешь, что я слышал? Будто он градусник разбил в каминной трубе. 

Влетает в кухню с одним ботинком на ноге. Лицо перекошено, в красно-бледных пятнах.

- Я не разбивал! Что за привычка слушать бабьи сплетни?! Боткинс, ну ты же трезвый человек. Объясни этому алконавту. Перед началом работ нужно проверить температуру воздуха. Так?

- Логично. При этом руки должны не дрожать.

- И ты туда же.... Я спускал на верёвочке, а верёвочка на крючке, а крючок привязан к ноге. 

- Нога поехала?

- Падла носатая.... Да, поехала. Не знаю, как. Ты по крышам лазил? Никому не советую. Как ни проверяй крепость черепиц, обязательно что-то треснет. Вы, любители раритетов! И ведь ни за что, ни за что не вышвырнут на свалку истории свои проеденные молью гнилушки! Будут молиться на них веками, ещё и других заставлять! А потом ноги едут на ровном месте. Мох, видите ли, не повреди. Как его не повредить, если на улице вечная сырость?!

Соткинс наливает ему полный стакан воды и прислушивается к жадным, шумным глоткам.

- Классический сушняк. Да шут с ним, с градусником. Ударил о стенку трубы, ну, бывает. Дому трындец пришёл?

- Воплей было больше, чем опасности. Наконец-то додумались трубу старую снести, не то б она им на головы рухнула. Нет, чтоб человека знающего вызвать. Они ж трубу свою изнутри сами чистят. С той стороны.

- Ничего удивительного, - наливаю ему второй стакан воды. - Зачем платить больше? Можешь сделать сам - делай сам, умнее будешь. Чужим разбитый градусник до одного места, зато свои сразу заметят.

- Хе, уже при виде осколочков завопили, как резаные! Ладно, ваша взяла. Дай воды в дорогу, не снег же жрать. Распустился тут с вами. 

После того, как он, в конце концов, уходит, можно сидеть и неспешно гонять чаи. Сложно сказать, у кого лучше получается. То ли у Соткинса, которому смешивание кофе и чая до лампочки. То ли у меня, который выжидает, пока бодрящий эффект кофейной дозы сойдёт до приемлемого уровня.

Соткинс удручённо поглядывает за окно, подтаскивая ноги поближе к огню камина. У него с похмелья всегда так, ноги мёрзнут. Мол, вся кровь приливает к голове, поэтому без чая никак. Слушает мои размышления о том, почему я патологически не воспринимаю северных соседей. 

- Потому что сверху?

- Нет. Не в этом дело. Земля круглая, можно смотреть на неё с разных позиций. Не воспринимаю, и всё. Ненавистью и не пахнет. Что-то.... несочетаемое, что ли? Как виски с овсянкой. 

- Ну, виски с овсянкой и я не жру. Там ведь разные места есть. Чем выше, тем забористей. Чем ниже, тем еды побольше. Правда, они к нам ходят жрать постоянно. У соседей всегда вкусней. Обычное дело, ничего удивительного.

- Я вообще не оттуда, понимаешь? Ни капли. Для меня это люди с другой планеты. Интересные, но другие совершенно. Понадобится несколько поколений селекции, чтобы скрестить моих потомков с кем-то из тамошних. Да у меня и потомков-то нет. Одни предки.

- У предков тоже не получилось. Думаю, где-то в глубине веков упрятана вражда. Тоже нормально. Для тех мест. Подкорка определяет безошибочно. Вот смотри, он тебя вроде и полюбить мог бы, а терпеть не может до болезненного пристрастия. Ты ему кровь будоражишь, не хуже ячменного домашнего. Может, и докопается до чего-нибудь в архивах. Например, что твои гоняли его с границы. 

- Хуже. Догоняли с той стороны и давали пробздеться. Вонь, походу, на эту сторону пёрла так, что мама не горюй. Ача-Ача сказал бы «карма», я говорю «поколенческий фенотип». Может, селекция уже началась, а, Роод?

- Как знать, как знать.... Мы же с тобой кузены, как ни крути. А он мой батя, хоть и не кровный тебе. Фенотипизация в таких условиях неизбежна. И вообще, в этих местах трудно понять, что кому принадлежит по праву. Дай волю каждому, так опять без штанов по полям и горам начнут скакать. А тем, кого назначат плохими парнями, придётся валить на континент и спрашивать, где поселиться. Сам понимаешь, какие вопросы будут задавать. Ты только представь, что начнётся!

- Мне и представлять не надо. Ты это таким, как батя твой, попробуй вдолби. Он долбодятел в нескольких поколениях. Как он умудряется фенотипизироваться ко мне, ума не приложу. Походу, нашёл свободные уши, да и все дела.

- А ты как думал? Предки гоняли, тебе лечить. Мы ж типа в цивилизованном мире живём.

- Ха-ха. Одного не понимаю, - зачем он косит под южан.

- Ку-ку-у! - Соткинс красноречиво стучит себе по макушке. - Там, там, там собака порылась. Он страшно родовитый, батенька мой. Аж бежать хочется в другую галактику, за миллионы световых лет. Боткинс, меня уже заколебали все вытрезвители мира. Забери да забери, а я что? Пока доберусь на перекладных, он уже в другом баре колбасит. У тебя свободные уши, а у меня, видите ли, руки со спиной. Из всех его налепленных я самым ответственным оказался. Ты представляешь, какие все остальные?!

Всё-таки хорошо, что у моего кузена фамилия по матери. Посылать он тоже умеет, - а этого не отнять у обоих ветвей нашей породы. Телефонный звонок прерывает наши молчаливые размышления.

- Ну?! - нетерпеливо рявкает Соткинс. - У меня выходной вообще-то! Что?! Из-за бабской сиськи я должен куда-то нестись в такую погоду? Она что, капусту приложить не может?

Замираю с пачкой чая в руке. Однако, ну и вызовы...

- Да я заколебался уже консультировать ваших бестолковых интернов! Какая сиська? Левая, правая? То есть как... не помню? Боткинс, какая сиська у бабы правая?

- Та, что справа, когда смотришь на бабу. Выпей ещё пивца.

Хмурится, но достаёт из кармана куртки заботливо припасённую бутылку. Отхлёбывает.

- Короче, берёшь сиську и жмёшь. Блин, да не сильно, ты ж её угробишь болевым шоком! Гной идёт? Много? Йо-у-у.... Лифчик с костями не носить. Какой? Да никакой не носить, пока не вычухается! Вскрывай давай. Это тебе не шутки, она ж кормит. Вторая нормальная? Проверь хорошенько. А ту вскрыть надо и гной вычистить, иначе трындец. Антибиотики комплексные. Да, комплексные, ты не ослышался! Если в организме источник инфекции... Какая, не хер, простуда? Ты те сиськи видел? Как их можно простудить вообще?!

Темпераменту моего кузена нет равных на всём южном побережье. Правда, к большой, хорошо сохранившейся груди уважаемых дам он относится весьма настороженно. Мол, так не бывает, и это нездорово....

- Боткинс, - ворчит, отключив телефон, - я не знаю, когда уговорю своих пациенток отказаться от силиконовых вставок. Умоляют, в ноги падают, журналы медицинские кипами носят. Мол, я только снизу, чуть-чуть, я рожать не собираюсь. И тут - опа! - вдруг, за сороковник с гаком, она вздумала разродиться. Само собой, эту херню начинает распирать. Баба-то спешит, бабе-то недосуг, у неё ж последний шанс кого-то выкормить! Молочные протоки прёт, что твои кишки по вздутию. А в том силиконе, хрен его знает, какая дрянь. Герметичный, типа! Не верю! Штампуют под дорогими лейблами ширпотреб всякий, а нам потом расхлёбывай....

Молча слушаю его яростные тирады под шумные глотки пива. Может, маме позвонить? Впрочем, что она понимает.... Ох, я идиот!

Быстрыми движениями по экрану набираю номер мамы. Она сразу берёт трубку.

- Мам, привет! Мы с Роодом лабораторку пишем. Вопрос есть. 

- Хвосты подтягиваете?

- Ну да, хвосты. Не наши. Мам, не спрашивай, а? Пиво при беременности можно?

- Нет, конечно, только если очень хочется.

- А какое?

- Какое хочется, но немного. Надеюсь, твоя девушка не пьёт?

- Мам, не забегай туда, куда я ещё не долетел. Безалкогольное можно?

- Теоретически да, но представь себе, что такое безалкогольное пиво на практике.

- Ну да, сок восстановленный, непонятно из чего. Фабричный разлив для успокоения вкусовых капризов. Ты пробовала?

- А ты думаешь, почему ты у меня такой капризный получился?

Мамины шутки - тот ещё повод поржать до пердежа, - но не сейчас, только не сейчас.

- Мам, да я не обижаюсь. Вкусно было?

- Было бы вкусно, взяла б ещё. Зато в солёном сыре я себе никогда не отказывала. Сечёшь?

- Секу. Спасибо, мамуль. У тебя всё нормально?

Смеётся, чмокает в трубку и отключается. Красное лицо Соткинса понемногу приобретает человеческий оттенок.

- Как пить дать, муженёк под порогом оттаптывает ноги моим интернам. Сначала вытребуют силикон вставить, а потом врачам нервы на кулак мотают. Вот скажи, есть логика?

- Соткинс, когда у этих типов была логика? У них вместо мозга то, что ты каждый день видишь лицом к лицу. А теперь отгадай, где и как в этом мозгу расположен варолиев мост.

Соткинса выдувает из моей гостиной, словно ветром. Я даже не успеваю заметить, как он надевает ботинки. Даже дверь за собой не захлопнул. Вот это пиво.... Заправлялся бы таким, если б не боялся летать на фанерных аэропланах.