9. Почём на базаре пони
Посвящается крокодилу,
который чуть не съел меня,
но поперхнулся.
Потому что я не жирный.
Глава первая
Понт Кшесинский
Циновка - неплохой способ вылечить всё на свете. Вплоть до желания зарядить кому-нибудь правду-матку туда, где её не ждали. Правда, на меня лечение бамбуком действует до первой эсемески.
“Великий понтист умирает….”
“Да чтоб он жил ещё неделю!”
“Ты это говорил неделю назад!”
“Значит, накаркал.”
“Желудок, я не суеверный, но всё-таки….”
“Ему не терпится меня сожрать в качестве пилюли от бессмертия?”
“Да он только тобой и жив, аж глаза на лоб лезут!”
“Предлагаешь лечь вместо него?”
“Я этого не говорил!”
“Вот и не говори, а коробочку с солью всё-таки припрячь куда-нибудь поглубже. А то бахнет не в то время и не в том месте, а вам отвечать.”
“Я так и знал, что ты мой лучший друг на все времена.”
Лечение хреном подействовало на Чиполлино более чем отрезвляюще. Второй день ошивается под окнами моего бунгало, предлагая самые невероятные способы пробуждения Спящей Красавицы.
- Может, она притворяется? - шепчет в подоконную щель.
- Спроси у своей барышни.
- Уже спрашивал. Трубку не берёт.
- Эх ты, кавалер…. Говорю тебе - летаргия, глубокая летаргия неизвестной этиологии. Акклиматизация тут ни при чём. Мы с Элисон просто укрыли её полегче, чтобы комары не грызли. А ты бродишь тут, на грубость нарываешься.
- Тупой придурок, - шелестит Хетти, громко чихая во сне. Ухо Чиполлино густо краснеет, но на лице расплывается блаженная улыбка. Протискивает босую ногу в дверь.
- Доктор сказал, - нависает над ним Элисон, - если проснётся, будет злая и очень голодная. Так что не советую тебе пропихивать в дверь что-то большее, чем собственную задницу.
Чиполлино садится у двери, громко всхлипывая и размазывая по лицу то ли слёзы, то ли масло для загара.
- Я вообще не понимаю, как так получилось, - бормочет, разглядывая собственные пальцы, - всего лишь прошёлся по перрону с девушкой на две головы меня выше. Царевна посмеялась, и тут на тебе - снова попал в сказку. Боткинс, это надолго?
- Вопрос в том, долго ли ты захочешь слушать чужие сказки.
- Вопрос в том, кого из нас не отправят в больницу курить под окнами.
Резко открываю дверь. Как ни в чём не бывало, падает на спину и несколько раз прокачивает пресс. Вползает в бунгало каракатицей, залезает под кушетку Хетти, удобно устраиваясь на животе.
- Это всё из-за меня. Значит, я тоже посплю.
- Даже и не думай, - Элисон суёт ему под кушетку чашку свежезаваренного кофе. Чиполлино достаёт из кармана коктейльную трубочку и безмятежно созерцает дымок, выходящий между пяток Хетти.
- Даже не шевелятся, надо же…. Может, вентилятор включить?
- Может, пуховым одеялом накроешься в сорокаградусную жару? - пробую кофе и смачно закусываю солёными орешками. - Расскажи, как ты вылечился от желания бродить по тёмным закоулкам истории.
- Да как, как, - Чиполлино вглядывается в зеркально-чёрную поверхность чашки, - само собой как-то получилось. Прошёлся по перрону, оглядываюсь назад - будто и не было ничего. И тут меня накрыло…. Очнулся где-то на седьмом километре отчаянного бега с препятствиями. Перепрыгивал через трещины на асфальте. Стюардесса вопит: “Быстрей, в багажном заканчиваются места!”. Если бы не моё личное обаяние….
- Если бы не твоё личное обаяние, мы бы спокойно, как белые люди, отдыхали бы в суши-баре, - Элисон методично рвёт листочки зелёного салата. - Кто тебя надоумил взять билеты с девяностопроцентной скидкой и не посмотреть, куда летишь?
- Угадайте с одного раза, - Чиполлино небрежно протягивает руку за бутербродом. - Зато теперь ваш отдых не превратится в кошмар, исполосованный требованиями разных психов заговорить им боль в несуществующей части кишечника. Боткинс, давай оставим их здесь загорать и сходим в больницу. Там такой ажиотаж, такое предвкушение грандиозных событий, фейерверки в ящиках, шампанское стынет в холодильнике…. Ты расскажешь анекдот, я спою песню. Отделаемся прощальными речами, а потом разбудим Хетти. Вот честно-пречестно тебе говорю, весь отдых посвящу способам пробудить в ней настоящую женщину.
- Ты её давно проспал, так что вылазь и начищай сандальки.
Жизнь или смерть великого понтиста, по сути, ничего в моей жизни не меняет, - кроме желающих примерить тапочки не по размеру, а на желающих я отправлял, отправляю и буду отправлять все разновидности моих улыбок. Прекрасно знаю, что привидение Боткинса гораздо опасней живого гастроэнтеролога, которому давно плевать на все казусы безумного мира. Их день ото дня больше - намного больше, чем событий, оставляющих веру в то, что планете Земля осталось жить больше года.
- Ты это, слышь, Желудок, - бормочет Чиполлино, вытряхивая песок из сандалий, - не бери в голову, всё образуется. Походит ходуном и придёт в состояние, так сказать, гомеостаза. Так было всегда, я на днях историю перечитал. Главное, уцепиться за какую-нибудь очень толстую ветку руками, ногами…. головой не обязательно. Укладываешь голову на ветку пониже, закрываешь глаза - если не ломится, значит, можно проторчать в таком положении, пока земля не высохнет.
- От слёз? - ощупываю свою голову на шишковатость, удовлетворённо хмыкаю. - Чиполлино, наши с тобой головы слишком дорого стоят, чтобы им вот так позволили лежать на ненадёжных ветках. Как у тебя с шейными позвонками?
- Да как тебе сказать, - Чиполлино горестно глядит на порванный ремешок. - Хрустят, но держатся. У кого-то вообще расползлись кто куда, теперь башка растёт прямо из плечей. Жалкое зрелище….
- Значит, вырастет горб, а это прямая дорога к патологическому смещению внутренних органов, - отпихиваю медицинскую сумку, чмокаю Элисон в щёку и киваю на Хетти. - Проснётся, не говори ей, что он здесь был. Начнёт кидаться вдогонку чем попало, а мусор на пляже не к добру. Так дедушка сказал.
- Какой такой? - хмурится Элисон.
- У неё много дедушек?
- Ни одного не встречала…. Тот, который скамейку подпирал сундуком?
- Угу, тот самый. Умер давно, в сундуке похоронили.
Хетти переворачивается на другой бок, отмахиваясь от несуществующих комаров. Выговаривает очень длинную фразу на своём языке, без единой паузы. Чиполлино падает в обморок на руки Элисон.
- И что теперь делать? - она растерянно глядит на меня, пока Хетти с закрытыми глазами роется в кармане джинсов. Наконец, достаёт расчёску и, не открывая глаз, бредёт точно по направлению к Чиполлино. С первым же движением расчёски Чиполлино взвизгивает и распахивает мутные глаза.
- Скажи ещё раз, что ты меня любишь….
- Магнуссон, - отрезает Хетти, усаживаясь возле Элисон. Чиполлино заваливается на её колени в глубоком сне, я хватаю его за ноги, Хетти - под мышки. Осталось пробежать под полуденным солнцем до первой тени, а там уж мы приведём его в чувство….
Сундук, привязанный к трёхколёсному велосипеду - неплохое средство разбудить Чиполлино прикосновением пальца к раскалённой поверхности. Тупо оглядывает свой указательный без единого следа ожога.
- Ну так себе, даже яичницу не зажаришь, - косится на Хетти. - Ты где предпочитаешь ехать, внутри или снаружи?
- То есть, почтенный доктор Боткинс будет снизу?
- Я такого не говорил! - Чиполлино вскакивает, отряхивая песок с белой рубашки. - Эй, велосипедист, у тебя есть одеяло?
Велосипедист надвигает панаму не по размеру по самый подбородок.
- А я говорил, делят шкуру неубитого медведя, - Чиполлино разглядывает пляжный коврик, вытащенный у Хетти из рюкзака. - Очень мило спать с рюкзаком на плечах, привязав его к поясу крест-накрест. Что у тебя ещё есть, дабы я, несчастный, мог добраться до места назначения целым и невредимым?
- Два пальца твоего дедушки, которые он обещал тебе засунуть в задницу с двух концов, если ты не привезёшь Боткинса не то что целым, а со всеми волосами на голове.
Чиполлино падает в обморок, прочно хватаясь за колёса сундука. Хетти поливает его водой из пляжной бутылки. Отвожу её руку, стаскиваю панаму с велосипедиста и отчаянно размахиваю над бледным лицом Чиполлино. Громко чихает и открывает ясные глаза.
- Ну и ну, - вздыхает так, будто собирается жить дольше своего дедушки. - Боткинс, ты представляешь, на какую башку должна подойти эта панама?
- Носить панаму из-под мертвеца - плохая примета, - толкаю его под бок. - А таскать панаму из-под тигра, загнанного в угол - примета вдесятеро хуже. Там, в углу, солнце бьёт прямо в темя. Ты видал тигра после солнечного удара?
Чиполлино вскакивает, нахлобучивает панаму на велосипедиста и суёт ему под нос небритый кулак.
- Неделю не выщипывал, чтоб ты понял, чем пахнет ковровая дорожка. Открывай сундук, или я пожарю на твоей голове что-нибудь повкусней яичницы с прогорклым жиром.
Велосипедист, кряхтя, слезает с седла и долго гремит ключами в кармане. Скрежещет замком, принюхивается.
- Крышку можно не закрывать, - сипит, благодарно кивая Хетти за протянутую бутылку. - А вы думали, я буду катать это мерзкое тело от тропика к тропику? Девочка, там твоим дедушкой и не пахнет. Кем там только не пахло, пока я добрался до вашего бунгало с несуществующими комарами…..
- Вот и отдохнёшь, - Чиполлино забрасывает его в сундук, садится в седло и несколько раз прокручивает педали. - Застревают в песке. Придётся отвязывать, но тогда до больницы доберусь один я - что противоречит приказу дедушки, которого Хетти напрасно мне приписала.
- Если я его тебе напрасно приписала, тогда мой дедушка вернётся за сундуком и взгреет велосипедиста похлеще солнечного удара, - Хетти достаёт из рюкзака походный топорик и за несколько движений сбивает петли. - Вот теперь мы поедем с комфортом. Переворачивайте, там обивка мягкая.
Глава вторая
На задворках с табакеркой
Отделаться от велосипедиста, который так и норовит стащить что-нибудь не по размеру - неплохая идея, к тому же, он и сам рад от нас отделаться. Компания, мягко говоря, некомфортная для тех, кому тяжело слушать каждую минуту, какой он недоделок.
Хетти сидит в сундуке, закинув ногу на ногу. Я загораю на крышке, привязанной к задним колёсам, пока Чиполлино проверяет скорость хода импровизированного поезда.
- Как думаешь, неплохой подарок выйдет?
- А петли кто будет назад прибивать?
- Зачем ему петли? Так веселей. Поднял крышку, хрустнул костями, улыбнулся Весёлым Роджером - и дальше спать, пока все бегают в поисках надёжного сварочного аппарата.
- Вот идиоты…. Потом будут бегать в поисках автогена.
- Пусть бегают, жира меньше на боках отрастёт.
Хетти перелистывает сто десятую страницу толстой книги.
- А потом Спящая Красавица открыла глаза, но принца рядом уже не было. Вместо принца над кроватью склонился старый костистый лягушонок в короне, из которой выпали все драгоценные камни….
- Хетти, - всхлипывает Чиполлино, - у тебя есть что-нибудь, по-настоящему романтичное?
- Осталось в прошлом веке. Хочешь сгонять?
- Ой, нет, я лучше для дедушки поищу подушку помягче.
Чиполлино вывозит велосипед на более-менее ровную тропинку, вытирает пот со лба.
- Боткинс, не такой уж ты больной. У тебя руки сильные.
- Не только руки. Сейчас Хетти прочитает мне самую реалистичную из своих сказок, и у меня появится невиданная сила в ногах.
- “Чудовница и Сокровище”, - с глубоким выражением декламирует Хетти. - Жила-была девочка, которая не любила никаких подарков. Никаких, вообще никаких. Однако, папе было очень неудобно возвращаться из дальних странствий без подарка, и он спросил ради приличия: “Что подарить тебе, дочь моя нелюбезная?” - “Подари мне то, не знаю что, но только потеряй его где-нибудь по дороге”. Отец так и сделал, но подарок не потерялся. Постучал он в двери к девочке большой железной лапой - а было у него их очень много - и говорит: “Если ты полюбишь меня, как есть, я превращусь в прекрасную принцессу. И ты не сможешь выйти за меня замуж, потому что я выйду за лягушонка, у которого не все дома”. Девочка не растерялась и говорит: “Ну и ладно, катись себе”. Однако, чудовище не покатилось, потому что смазка в его лапах закончилась.
Чиполлино горько вздыхает, оглядывая педали велосипеда.
- Тут ни одна смазка не поможет. Придётся идти пешком. А сундук тащить по очереди. Я и не думал, что книга со сказками так много весит.
- Это не книга, - Хетти ласково хлопает его по плечу. - Это у нас троих кости очень тяжёлые.
- А я-то думаю, почему руки Боткинса такие сильные, а мои не слабей, - Чиполлино несколько раз отжимается от горячего песка. - Ух ты, боль в спине прошла…. Дальше? Что дальше было?
- Девочка не стала тратить запасы масла на старое, ржавое чудовище, а посоветовала ему одолжить смазку у лягушонка. Чудовище растерялось и чуть не заплакало: “Девочка, я же к тебе со всей душой, а ты толкаешь меня на истребление редких животных!” Девочке стало жаль бедного лягушонка, у которого даже не нашлось смазки для плохо спаянного железного монстра. Достаёт из кармана платочек и говорит: “Принеси мне лягушонка, только не целуй его своими железными губами на морозе”. Чудовище послушалось и принесло ей лягушонка в другой лапе, нагретой до комнатной температуры….
- Какое послушное чудовище, - бормочет Чиполлино, затаскивая вместе со мной крышку на сундук. - Я бы не был таким сговорчивым, зная, во что превратится лягушонок. Наверное, чудовище было не очень умным, правда, Хетти? А может, просто хотело съесть маленькую девочку без масла?
- Девочка была не маленькая, - Хетти обиженно швыряется в него книгой. - Дочитывай сам, если такой изобретательный.
- Да пожалуйста, - Чиполлино усаживается в крышку сундука и водружает на нос очки. - Когда лягушонка принесли, девочка очень внимательно его рассмотрела и даже попробовала его лапу на вкус. У лягушонка тут же выросла новая лапа, которая срослась с лапой железного чудовища в приветственном пожатии. Так они и жили, припеваючи друг другу песни, от которых у всех любопытствующих навеки стыло в ушах. А девочка закинула на плечи свой походный топорик и ушла рубить дрова к обеду, который она не умела готовить.
- Ну, теперь моя очередь читать сказку, - вытираю пот со лба, причёсываюсь Хеттиной расчёской и заплетаю волосы в тугую косу. - Приходит прекрасный принц - ну как, прекрасный, на вид очень даже ничего, и душа добрая по праздникам - а тут такое непотребство творится….. Прирос лягушонок лапой к чудовищу, а чудовище машет лапой во все стороны и сбросить его не может. Смазка очень хорошая.
- Вот-вот! - грозит пальцем Чиполлино. - Смазка такая, что даже девочкин топор затупился на втором ударе. Читай, читай.
- Принц снимает свой бархатный плащ из секонд-хенда, расстилает его перед девочкой и говорит: “Представь, что это скатерть-самобранка”. Девочка отвернулась, открыла свою записную книжку с рецептами, перелистала её и бросила на плащ. Лягушонок и чудовище начали читать, умнея на глазах. Только это не помогло им превратиться в людей, о которых они так мечтали. Принц внимательно осмотрел место неправильного сращения и развёл руками: “Ваши мечты сбылись. Теперь вы можете превратиться в кого угодно, кроме того, что нужно этой девочке”. А теперь оставляем это всё посреди дороги. Я идиот, что ли, тащить по сорокаградусной жаре сундук на трёхколёсном велосипеде?
Чиполлино и Хетти смотрят на меня, как на видение в пустыне. Затем без единого слова хватаются за мои руки, делая первые несмелые шаги по пляжной отмели.
- Обувь можете снять, всё равно промокнет. Книгу отдай Чиполлино, он будет дописывать её на привалах. И немного дорисовывать в местах, которые он посчитает особенно привлекательными. А здесь есть моя любимая сказка про Красные Тапочки?
- Есть, - Хетти перелистывает несколько страниц. - Бабушка съела Волка, Волк съел тапочки, а в тапочках была заноза, которая впилась Волку в самое неподходящее место, распорола живот и выпустила Железного Дровосека. Он ничего плохого не делал, просто ходил по лесу за девочкой в оранжевом платье без шапочки. К несчастью, шапочка застряла в зубах у Волка, который умел очень глубоко дышать. Пока Железный Дровосек спасал Волка от удушья, он провалился в его желудок, где бабушка вязала крючком огромную шляпу. “Есть у тебя крахмал, многоуважаемый?” - спросила она, уступая место возле привратника. Дровосек в ужасе отшатнулся, едва не наскочив на печень. И в этот самый момент ему на голову падают тапочки с занозой. Пока он устраивал их поудобней на ногах, бабушка начала пропихиваться к выходу. Волк был настоящим джентльменом, поэтому бабушке не составило труда вылезти наружу и даже вытащить недовязанную шляпу. А шляпа была волшебная. Когда Волк увидел её, то сразу это понял. Он упал на колени перед бабушкой и стал просить разрешения примерить шляпу. “А ты уверен, что получишь то, о чём мечтал?” - ласково спросила бабушка. У Волка никогда не было бабушки, поэтому он не очень внимательно её слушал. Когда бабушка приподняла шляпу, под ней был маленький шоколадный Волк в разноцветной обёртке.
- А Дровосек? - растерянно спрашивает Чиполлино. - Куда же делся Дровосек в своих тапочках с занозой?
- Никто этого не знает, потому что обёртка была не герметичной. А бабушка съела Волка потому, что внутри ничего не было. Ровным счётом ничего, что могло бы намекнуть ей на тяжёлую и продолжительную старость.
- Какая грустная сказка, - всхлипывает Чиполлино, - так значит, бедная девочка осталась в тёмном лесу совсем одна?
- Ничего подобного, - вскидывает голову Хетти. - Она в тот тёмный лес даже и не заходила, - так, бродила вокруг, немного испугалась, но быстро выздоровела, никому не говоря, как это в действительности произошло. Потому что каждый научится, если захочет. А если не хочет, то лучше обходить тёмный лес десятой дорогой.
Чиполлино усаживается на мокрый песок, засовывая ноги в набегающие волны.
- Я дальше не пойду, - стонет. - Мне очень плохо, потому что сказка страшная. Боткинс, расскажи что-нибудь повеселей.
- Нет проблем. Сказка про Красные Тапочки вовсе не такая страшная, как представляется Хетти. Волк был действительно очень голоден и ел всё, что под нос попадётся. Правда, был подслеповат и совсем глухой. Не слышал, что бабушка кричала ему в уши, когда он жрал её, не разбирая костей. Это и было его роковой ошибкой. Съеденные бабушки очень опасны. Они находят в желудках волков такое, отчего даже у бывалых Красных Шапочек волосы на подбородке встают дыбом. Поэтому девочке пришлось достать свои тапочки, которые она бережно хранила в дальнем углу бабушкиного сундука. И хорошенько врезать ими Волку по темечку, чтобы ему даже в голову не пришло сопротивляться охотникам. Так, показать им зубы, которые он стащил у Железного Дровосека.
Чиполлино вскакивает, пританцовывая на обеих ногах, перехватывает у меня книгу и раскрывает её точно посередине.
- Девочка-С-Пальчик и Семь громов. Жила-была девочка, которая не очень хорошо знала тёмный лес, потому что он казался вполне обычным, ничем не отличающимся от других. На самом деле всё было не так, как она себе это представляла, но девочка оказалась очень находчивой и представила себе всё так, что смогла выбраться из леса и обжиться в стеклянном гробу трёх медведей. Она так громко стучала в стенки гроба семимильными шагами, что бедные животные решили её выпустить и посмотреть, что получится. Девочка взяла ноги в руки, докатилась до лежанки Кота в Сапогах. Когда она сняла один из его сапог, оттуда выпала банка крема, который она не очень умело, но ловко размазала по обеим сапогам. “Чей крем?” - промяукал кот собачьим голосом. “А я там знаю”, - ответила находчивая девочка и засунула коту во второй сапог вырванные странички из учебника истории. С тех пор, когда коту приходит на ум снять сапоги, он благодарно взирает на лапы, обмотанные вырванными страничками. А крем держит как особенный подарок для тех, кому не терпится его получить. Потому что если он его потеряет, то уже никогда не получит обратно.
- Значит, мораль этой сказки заключалась всего лишь в банке прогорклого сапожного крема?
- А кто сказал, что он был прогорклым? - усмехается Чиполлино. - Только тот, кто его пробовал вместо арахисового масла.
- Ну и что, - смеётся Хетти, - подумаешь, тоже мне приключение. Лучше вспомни, что ты пробовал вместо зубной пасты, когда у тебя случился недостаток кальция в организме.
- Она всегда побеждает в спорах, но я привык, - вздыхает Чиполлино. - Боткинс, а ты что пробовал вместо солёного сыра?
- Я-то? Издевался над кулинарами, заплетая сыр в такие косы, от которых даже у бывалых мусоровозов носы на сторону сворачивало. Мне плевать, им тоже, а кому не всё равно, пусть берегут башку от преждевременного разрыва мозговых сосудов. Идём, до больницы два раза растянуться поперёк дороги.
Глава третья
Курилка под забором
Если бы у меня был бархатный плащ, я бы не стелил его даже здесь, на идеально вычищенном асфальте. Хетти усаживается под вечнозелёное дерево с раскидистой кроной и достаёт из рюкзака пачку солёного печенья.
- А что едят за здоровье больных, когда не верят в их выздоровление?
- Просто едят, Хетти, - обнимаю её за плечи. - Даже безнадёжно больные - если не совсем безнадёжные - верят в своё выздоровление до последней минуты. Так сказать, в чудо, на которое имеет право даже самый грешный человек на земле.
- Угу, и после этого чуда всё вернётся на круги своя, - вздыхает Чиполлино, вытаскивая с той стороны забора тёплую бутылку воды. - Вот гады, даже не из холодильника, который я им починил по доброте душевной….
- Это не мы, это какие-то гады сломали, - знакомый писк сразу двух голосов с той стороны забора. - Вырвали реле чуть ли не с мясом. Вот скажи, Желудок, зачем им реле без холодильника, который отремонтирован, так сказать, штучным образом?
- Понятия не имею, разбираюсь только в особенностях пищеварения под наркозом. Оно происходит. А где ваши яйца, позвольте спросить в четыре глаза?
- В футляре из жгута, который больно бьёт по ягодицам, если далеко разбежаться, - всхлипывают, просовывая нам две замёрзшие шоколадки. - Можете приложить ко лбу, очень прохлаждает. Он сказал, что не собирается помирать. Если выживет, то не выживет никто, кроме нас, потому что он собирается….
- … тихо? - шепчет Чиполлино.
- Громко, очень громко. Просил не закрывать уши.
- Боткинсу об этом говорить бесполезно, у него неподражаемая избирательная глухота. Вот бы мне так научиться, я б горя не знал в мире бесполезных звуков…..
Звон стекла прерывает романтические мечты Чиполлино. Хетти вскакивает, выглядывая из-под низко нависающих ветвей.
- Шампанское неудачно открыли, - вздыхает Чиполлино, высовывая голову из-под рюкзака Хетти. - Я же говорил, нельзя брать всякую бурду. Разве они хоть кого-то слушают?
- Угу, станут они тебя слушать, всегда правду говорящего, - Пиноккио протискиваются в щели забора и раскладываются на асфальте в позах загорающих. - Желудок, может, ты пойдёшь им правду скажешь? Или почитаешь, чтоб они хоть немного похудели перед поминальным обедом?
Достаю из рюкзака Хетти книгу со сказками. Пиноккио тотчас же обнюхивают её с двух сторон замурзанными носами.
- Ничего подозрительного, лапша как лапша. Давай читай.
- Нет уж, - усмехаюсь. - Вы сами, как профессионалы.
Пиноккио переглядываются.
- А вдруг правду ляпнем? И всегда будем разговаривать, как два…. этих… ну этих…. как политкорректно выразиться, Желудок?
- Два гомеостаза в состоянии вечного броуновского движения. Научно? Научно. А теперь читайте сказки, только с выражением.
Пиноккио переглядываются, откашливаются в платочки, заглядывают каждый в свою половину книги.
- Золушка и… и….
- … и Хрустальные Тапочки. Ой нет, это же носки Принца, которые он поставил в углу, пока Золушка не видела!
- Никакие не носки, а варежки. Руки у Золушки росли из одного места, понимаешь? Поэтому он спрятал свои самые драгоценные варежки, которые собирался надеть на руку хорошей девочке, а не какой-то…. Извини, Хетти, это мы не тебе.
- А я и не про вас думаю. У меня ещё одна книжка есть.
- Научная?
- Даже не сомневайтесь. И очень скучная.
- Жаль, а мы хотели разрисовать. Ладно, читаем дальше. Спрятал он эти варежки в ботаническом саду, одну в одном саду, другую в другом, а дорожку посыпал песком, чтобы хорошие девочки не поскользнулись. Так они теперь и ходят от одной варежки к другой, потому что уступить подруге вторую варежку не придёт в голову ни одной хорошей девочке.
Хетти высовывает из-за книги толстые роговые очки.
- Значит, эти девочки ходят, держась за руки?
- Только так, Синдерелла, и никак иначе. Кто из нас тебе больше нравится, принц или я?
- Или не вы. А что ещё выдумал принц, чтобы отвадить от себя побольше хороших девочек?
- Ой, он такой фантазёр! - наперебой стрекочут Пиноккио. - Как только увидит на горизонте хорошую девочку, сразу достаёт из серванта что-нибудь хрустальное. И начинает примерять. Одной девочке он примерил сразу две сахарницы сама понимаешь куда. Так и ходит с двумя сахарницами, о которые разбивают лбы все желающие приземлиться на мягкое место.
- Настоящий злодей, - фыркает Хетти. - От него воняет пережжёным сахаром и…. и…. знаете чем? Не скажу, пусть сам догадается!
Пиноккио переглядываются, шаря друг у друга в карманах, достают по бумажке и читают, шевеля губами.
- Хетти, - шепчу в её красное ухо, - злодейский образ очень привлекателен для хороших девочек, ты права. Однако, если тот принц и вправду настоящий злодей? Ты подумала о том, как глубоко они будут разочарованы?
- Не подумала, потому что принц ненастоящий. Ему проще сыграть злодея, чем настоящего принца, которого он никогда в глаза не видал. А я видала, в учебнике по занимательной отоларингологии, в которой у принцев и злодеев одинаковый слуховой аппарат, - исключая патологические случаи, но это индивидуальные явления.
Пиноккио выхватывают у Хетти из рук учебник, вглядываются в рисунки, чешут в затылках.
- Здесь ни слова про слуховой аппарат…. Кошмар какой-то. Я думал, в нашем языке самые длинные слова в мире. А эти слова вообще никогда не заканчиваются.
- Если мы почитаем это вслух, никто не умрёт?
- Даже вы, - усмехаюсь. - Читайте, если осмелитесь.
- Это ругательства. Папа нас на порог не пустит.
- Если не хотите, чтобы брат Хетти ругался на вашем пороге на вашем же языке со своим акцентом - читайте.
Пиноккио переглядываются и дружно захлопывают книгу.
- Лучше в стихах. Жила-была Снежная Королева, и бегала справа налево. Когда убегала направо, из вымени сыпалась лава.
- Точно из вымени? - настораживается Хетти. - Я думала, из стремени…..
- Ничего подобного, - выговариваю строго. - Лава не может сыпаться, это не сыпучий материал. Если вы его случайно не рассыпете, конечно.
Пиноккио вскакивают, с высочайшей тщательностью отряхивая брюки. Смотрят на меня сразу в четыре выпученных глаза.
- Ты что, умеешь читать по всем ихним?
- Дураки вы приваленные, - посмеиваюсь. - Ещё скажите, что я побывал в жерле вулкана и вышел оттуда живым. Не было печали снимать с кратера идиотов, которым не терпится узнать, что там драгоценного в недрах земли.
- А если не очень глубоко прокопать?
- А если твоя лопата расплавится на первом же копке?
Пиноккио переглядываются и обнимают меня сразу за оба бока.
- Мы больше так не будем! Просто было интересно. У него припекло одну половину задницы, у меня другую. А ты где за погодой наблюдаешь?
- Там, где вам всегда лень. И никого при этом не трогаю, потому что мне плевать на их недра земли. То же, что и у всех, а вы как думали?
Пиноккио протягивают друг другу руки.
- Если я туда провалюсь…
- …. если ты туда провалишься, я никогда….
- …. пошли заберём вещи. Быстрей, пока не расплавились!
Исчезают со скоростью ветра, - будто два угря, мгновенно проскользнувшие сквозь щели в заборе. Хетти поднимает с асфальта учебник и перелистывает его, недоумённо хмыкая.
- Наслушаются всяких, а потом прочитать по-человечески ничего не могут. Чиполлино, ты же выучил азбуку. Прочитай хоть что-нибудь. Твоему дедушке нужен массаж сердца.
- Если бы ты знала, где у него сердце, он был бы твоим дедушкой. А я не знаю, где у него сердце, поэтому буду читать, как умею. Ухо состоит из ушной раковины, ушной мочалки, ушного мыла и ушного крана для промывания обоих ушей.
- Не промывай мне мозги, - вздыхает Хетти. - Лучше сделай вид, что не умеешь читать. Сковородка для пиццы состоит из пиццы и сковородки. Коротко и ясно.
Чиполлино ложится под забор и накрывается книгой по самые уши. Ноги нервно подёргиваются, будто он вот-вот отправится по ту сторону забора.
- Мы ничего не хотим, - бормочет. - Ни я, ни она, ни даже он, с безразмерным желудком, в который почему-то влазит за раз не больше детской дозы. Пожалуйста, унесите меня отсюда. Боткинс, держи голову, она тяжелей, чем ноги.
- Нет уж, напросился - лежи, отдыхай. А я почитаю газету.
Глава четвёртая
Журналисты на выгоне
Пока Чиполлино дрыхнет на коленях у Хетти, я перебираю стопку газет, щедро брошенную в щель забора. Не находя ничего интересного, кроме одной-единственной вещи, засовываю газеты обратно в щель.
- Даже записки не передашь? - бурчат с той стороны.
- На полдороге забыли. Он в курсе.
- Точно? А если нет?
- Ну нет так нет, спрашивайте сами.
Перешёптывание, солидное прокашливание.
- Мы спрашивали, он не отвечает.
- А что он может ответить после вашей стопки газет?
Чиполлино медленно приоткрывает глаза.
- Я пойду. Я очень смелый. Всё спрошу и вернусь назад.
- Угу, давай, - киваю. - Смелей некуда, аж пятки горят. Ты видел хоть одного старика, который разговорился бы перед смертью?
Чиполлино сникает, достаёт из рюкзака Хетти недопитую воду.
- Значит, ты его тут охраняешь от посягательств. Очень умно, Желудок. А почему?
- Даже и не думал. Его охраняют. Я тут так, посидеть с вами, на солнышке погреться. Поболтать о том о сём, чтобы всем не было так больно смотреть в завтрашний день. Перебздели?
Чиполлино понуро опускает голову. Хетти смотрит сквозь щель в заборе. Глаза наливаются слезами.
- У меня к нему только один вопрос….
- А ты уверена, что спрашивать надо у него?
- А разве не он….
- А разве о сложных вещах спрашивают у одного человека?
Хетти заглядывает в книгу сказок, долго её листает, захлопывает и поворачивается спиной к забору.
- Ну и пусть, - вздыхает. - Если её вот так, то и меня тоже….
- Не было печали, - усаживаю её возле себя на асфальт. - Напридумывала себе историй, в которые удобно верить всяким лентяям. Будто существуют цепи роковых повторяющихся событий, будто есть места, в которых всегда случается одно и то же, вне зависимости от попыток что-то изменить. И даже не задумываешься о том, что иногда цепь событий запускает какая-нибудь нелепая случайность. То, чего никто не мог предвидеть. Спроси там, где забыла своё покрывало от комаров.
Чиполлино достаёт тетрадь, исписанную мелким ровным почерком.
- Мой конспект по философии. Однажды Платон встретил Аристотеля на большой дороге. И стали они, по упрямой философской привычке, спорить о том, что важнее - идея или материя. Платон с пеной у рта доказывал, что идея материи появилась раньше, чем материя идеи. Аристотель тихо матерился, потому что у него не нашлось убедительных аргументов для защиты материальных основ идеологической составляющей новой концепции мироздания, которую уже разобрали на цитаты бродячие поэты. В конце концов, он оторвал кусок материи от своего плаща и спросил: “Что за идея пришла мне в голову перед тем, как я это сделал?” Платон порылся в своём идиомусе и не нашёл никаких убедительных объяснений для простой человеческой глупости. Аристотель приставил кусок материи к плащу: “Есть идея?”. Платон почесал в затылке, взял кусок материи, долго смотрел на него. Высморкался и пошёл. Аристотель долго крутил в руках кусок материи, то приставляя его к плащу, то убирая и разглядывая на свет. Кто-то хлопнул его по плечу. “Ты, Сократ?” - не веря своим глазам, вскричал потрясённый Аристотель. “Не говори, что ты меня видел, - еле дыша, отвечал Сократ. - Она третий день гоняется за мной с иголкой, грозя зашить мою самую ценную дыру, через которую я познаю бренность всего сущего”.
Боковая калитка распахивается. На асфальт вылетает тело, за ним вылетает камера, едва не сбивая ветки раскидистого вечнозелёного дерева.
- Извините, мы не нарочно. Дайте ему попить и хорошего пинка. У нас не получилось.
Журналист осторожно приоткрывает подбитый глаз.
- Я просто стоял за дверью, и вдруг она как распахнётся….
- Ну, ты так близко больше не стой, - Чиполлино вытаскивает из рюкзака Хетти холодную шоколадку. - Камеру зачем брал?
- Думал, на память…. А вдруг больше не выпадет такой удачи?
- Как тебе сказать, - прикладываю шоколадку, слушая учащённое дыхание незадачливого репортёра. - Ты погоди, погоди. Обидно помереть от страха, когда тебя никто и не собирался убивать. Всего лишь сенсация?
- Какая там сенсация, - вздыхает, морщась от боли в спине. - Так, накропать, чтобы людям было что вспомнить. А теперь и вспомнить нечего. Неужели всё плохое перечеркнуло хорошее?
- Те, кому не перечеркнуло, вышвырнут тебя ещё дальше. А те, кто знает только плохое, ничего нового тебе не расскажут. Ты и так всё знаешь. Напиши, как знаешь, а он почитает. Может, бабушки в твоей газете семечки начнут продавать.
Журналист испуганно оглядывается, засовывает камеру в сумку.
- А бабушкам ничего за это не будет?
- За твою газету? Ты что, вчера родился?
Журналист поворачивается к Хетти, читающей книгу сказок.
- А про меня есть сказка? Я слышал, вы фантазёры на все сто.
- Есть, называется “Синяя Борона”.
Журналист в ужасе подскакивает, хватаясь за бритый подбородок.
- Да ты не бойся, не бойся, - усаживаю его на асфальт. - Хетти с большим выражением читает сказки про Синюю Борону. У той бороны между зубьями расстояние знаешь какое? Чтобы проскочили самые тощие. И маленькие. А те, кто пожирней и повыше, сам понимаешь…. Читай, Хетти.
- Жил-был король, - с мелодичной протяжностью заводит Хетти, - был он шире, чем выше, но это никого не волновало, потому что отец его был выше, чем шире, и это всегда волновало короля. Несправедливо, такой высокий, а так мало места занимает. И решил его сын занять место побольше, то есть, пошире. Ел-ел, пока не вырос до приличных, как ему казалось, размеров. Настало ему время жениться, но жены подходящей не нашлось. Потому что жена, которая была, казалась ему выше, чем шире, а это напоминало ему про непреложную отцовскую волю. Стал он искать себе жену пошире, но все были какие-то узенькие и проскальзывали в одну и ту же дыру. Насобирал он по голове от каждой, пока не постиг одну простую истину. Все бабы - дуры, а если попадается умная, ищи дуру, потому что так легче жить.
- А наследник? - вскидывается журналист. - У него же был наследник!
- В таком бабьем царстве, - шепчу ему на ухо, - не выжил бы ни один уважающий себя наследник. Бабы по очереди заварили кашу, но каждая считала, что её каша круче всех. Одна диктатура сменила другую, только и всего. Счастлив?
Журналист уныло сворачивает камеру в пыльную сумку.
- Историю я б и дома почитал. Тоже мне, подзаборники….
Хетти поглядывает на часы. Сквозь щель в заборе по очереди протискиваются оба Пиноккио.
- Кризис выздоровления, - вздыхают сочувственно. - Правда, нам совсем не улыбается выпиливать себе крышку гроба, если он всё-таки решит откинуть коньки….
- Ну, так нельзя, - решительно изрекает Чиполлино. - Я пошёл.
Ныряет в щель забора, оставляя Хетти в полуобморочном состоянии на моих руках. Оба Пиноккио бросаются к ней с платочками.
- Мы позаботимся о тебе, если он решит его прикарманить, - обмахивают её платочками, достают из кармана по резиновой калоше и приставляют к ногам Хетти. - Настоящие, непромокаемые. А хочешь валенки? Из настоящего, непрошибаемого войлока, выше колен. Круче ботфорт, новая мода.
Хетти закрывает глаза и складывает руки на груди.
- Это ты виноват! - шипит один Пиноккио другому. - Я же говорил, она впечатлительная!
- Ничего подобного! - шипит другой Пиноккио. - Просто у неё лопнуло терпение в глазах! Или в ушах, что для женщины одно и то же!
- Не одно и то же, они любят ушами, я в книжке читал!
- А я в передаче смотрел, что глазами любят больше! Если б ты ей валенки на каблуках предложил, она бы не умирала!
- Если б я её предложил валенки на каблуках, то умирал бы ты! Или я, от прицельного удара по тупой башке. А теперь что делать? В больницу заносить ногами вперёд и вместе с ней в морге замёрзнуть?
- Ну вы и лохи, - вздыхаю. - Совсем не умеете с девушками обращаться, а ещё принцы залётные. Хетти, пошли домой, ты у меня кроссовки забыла.
Хетти тотчас же спрыгивает с рук Пиноккио на землю.
- Ой, да, точно…. А поезд в аэропорт когда отплывает?
Выплываю из тумана от холодных струй воды, льющихся по лицу до самого моего подбородка. Пиноккио строго глядят на меня, измеряя давление в разных частях тела.
- Ну ты и лох, - вздыхают. - А что, долго там просидел?
- Как тебе сказать…. Сидеть не сидел, но память хорошая. Нет-нет, да и вспомню. А как вспомню, так и вздрогну, а если вздрогну, то все почему-то дрожать начинают, хоть я и слова кривого не сказал. Даже не подумал.
- Вот как, - вздыхают Пиноккио. - О тебе подумали, будто ты…. За хвост его держишь и крутишь над головой, как пропеллер. Не любит он этого, голова кружится.
- Чувствую, - посмеиваюсь. - Крутят те, кому нечего больше крутить, чтобы потом было нечего вспомнить, кроме раскрученного. Он этого не знает?
- Да знает, знает, просто хотел убедиться. Старики, они такие, подозрительные очень. Наподозревают себе что-нибудь, а потом ходят и думают вслух. Кто-то чего-то не расслышит, и начинается…. Один другому, пятый десятому. Понеслась душа в рай. Крайним нанялся, что ли?
- Да я всегда крайний, - смеюсь. - Потому что правду говорю, даже когда привираю.
Вытираю лицо собственной майкой, натягиваю её и затягиваю ремент потуже.
- Привет всем, кто ещё не познал дзен пофигизма. Меня не надо далеко искать, просто некоторым страшно понимать простые вещи. Я очень изменился со времени нашей последней встречи?
- Ничуть, - Пиноккио разглядывают меня с головы до ног. - И это круто, правда. Мы очень по тебе соскучились. Жаль, что мы тут теперь…. а ты там, и Чиполлино тоже к тебе умчится. Тут ему, знаешь, скучновато. Он и так всё знает. А мы учимся не врать. Представляешь, смерти нашей захотел!
- Может, он вам жизнь решил подарить напоследок, - беру Хетти под руку. - Пишите, если что, я всегда отвечаю. И не всегда матом.
Глава пятая
И последняя. Ибо не фиг
Пройти до ближайшего кафе нетрудно, когда твоя сестра в надёжных руках. Вернётся ли, одному Богу известно, а в кафе собралась недурная компания. И даже моя старая знакомая сидит в одиночестве, будто ждёт, что я вот-вот подвалю с предложением поболтать о том-о сём.
- Жалко, - всхлипывает, - я этому молодняку не очень-то доверяю, сам знаешь. Как жить теперь? Все ныли: плохо, плохо, а вдруг будет ещё хуже?
- Что-то ты совсем того…. гляди, душой постареешь, скучно станет. Можно подумать, у тебя кофе скиснет на дальней полке.
- Не скиснет, - бормочет, - заветрится. Я тебя от души ненавижу, но ведь ты прохвост со стажем. Вот как так, а? Всю жизнь с вилкой ходить и наедаться?
- Размотаешь лапши с моё - наешься по самое не могу. Хочешь, угадаю, сколько он лапши вымотает напоследок? Всем потомкам хватит на чёрные дни. А ты переживаешь…. Он и о тебе подумал, чтоб ты не кисла над своими коктейлями для похудения.
Посматривает на меня заплаканными глазами, вздыхает полной грудью. Кивает официантке, - та приносит большой чайник.
- Ты вот что, не загоняйся, - шепчет. - Они такие, догонят и… сам знаешь. Впрочем, тебе до одного места, ты ж у нас мученик. За правду, или как там у вас говорят?
- Отмучился, не переживай. Всё равно моя правда на хрен кому нужна, - и тем не менее, гоняются, будто я ещё не всё сказал. А больше и сказать нечего, помня то, что было.
- Ну, значит, выживешь, - вздыхает. - Правду все любят, ты не думай…. Тоже мне, перепугали народ. Просто каждый слышит то, что хочет слышать, а с этим никогда ничего не поделаешь. Приходится терпеть, или делать вид, что их не существует.
- Или жить в другом измерении, - подмигиваю. - Умеешь?
- А как это? - смотрит непонимающим распахнутым взглядом.
- А так. Другие мерки. Пробовала?
- Пробовала, обидно становится.
- Знаешь, а у меня даже обида куда-то девается. Когда понимаешь то, что поняла ты, и начинаешь ценить простые вещи. А за возможность жить в другом измерении я, можно сказать, жизнь отдал. И в этой жизни я по-настоящему счастлив.
Встаёт из-за стола, кивая размалёванному юнцу с хайером.
- Слышал, залихват? Будешь жить со мной, пока не достигнешь счастья свалить в другое измерение. А там, глядишь, и маникюр научишься делать собственными руками.
Кручу глобус над неостывающим чайником и думаю, в каком бы месте я бы хотел поселиться навсегда. Банальное “хорошо там, где нас нет” не срабатывает, когда вспоминаешь, как хорошо и плохо бывает везде, где пускаешь очень глубокие корни.
На город спускается вечер, двери кафе то и дело крутятся, впуская и выпуская посетителей. Наверное, я не дождусь здесь ни Чиполлино, ни Хетти. Может, им ещё интересно знать, что за дверями палаты, - кроме белого потолка, на котором обязательно найдутся пятна. Если долго вглядываться….
Встаю, переставляю чайник на стол большой и очень шумной компании. Мгновенно замолкают, отшатываются, чуть ли не вжимаясь в спинки стульев.
- Вы чего? - усмехаюсь. - Можно подумать, я мастер по стрельбе из кобуры….
Залезают под стол, накрываясь скатертью с головой. Вырываю листок из чьего-то блокнота.
“Сказать нечего, спросить - тоже. Золотых котлов не бывает. Я тоже, когда смотрю на Его лик, думаю о том, что сказать уже будет нечего….”
Просыпаюсь в привокзальном отеле, с предрассветными лучами солнца. Элисон потягивается рядом, вытаскивая из-под кровати бутылку воды.
- Ну, и кто тебя просил нажираться, как свинья?
- Да так, взгрустнулось. Встретил старого друга, оказалось, учились вместе, а он и не помнит. Перегар очень противный?
- Знаешь, квасить медицинский спирт с ароматом вишнёвой наливки в твои годы как-то несолидно. Может, перейдёшь на более серьёзные напитки?
- Да я не пью вообще-то, - вылезаю из-под одеяла, бреду в ванную и подставляю голову под струи холодной воды. - Так, развезло немного, с непривычки. А ты где была?
- Ну и вопрос, - фыркает. - Собрать вещи, дождаться, пока старый сундук увезут, куда глаза глядят и ничего не видят…. Выслушать твой получасовой пьяный бред о каком-то мачо, который спит и видит, как бы припомнить мне мои самые успешные случаи в психотерапевтической практике….. Можно подумать, мачо нуждаются в психотерапии больше, чем в тех, кто поддерживает их высокий статус на должном уровне.
- А книгу сказок Хетти не передавала?
- Зачем, у меня своя, - Элисон тянется к сумке и вытаскивает увесистый трёхтомник. - Том первый “Как сделать женщину счастливой”. Том второй “Как осчастливить мужчину, чтобы он не осчастливился по самые уши”. Том третий “Полезные советы тех, кому плевать на твоё счастье”. Думаю прикупить себе четвёртый том, но даже не представляю, о чём он.
- О том, что друзья иногда не возвращаются.
Смотрю за окно, будто надеюсь, что Чиполлино и Хетти ждут внизу, с рюкзаками на плечах.
- Да брось ты, - усмехается Элисон. - Поедят новый сорт лапши с рыбными консервами, а потом захочется остренького, а потом солёненького. Сам такой был. Можно подумать, что-то изменится.
- В том-то и дело, что ничего. А так бы хотелось….
Элисон прислоняется к моему плечу.
- Вилл, так не бывает. Очнись и перестань гнать пургу.
- Извини, застоялся. Бегу-бегу, мы на самолёт опаздываем.
Уже в самолёте, читая вечерние газеты, поражаюсь, как быстро люди способны забыть вчерашний день. Кажется, будто планета вот-вот провалится в свои же недра, измученная бесконечными попытками людей провалить под ногами собственную почву. Словно весь мир погрузился в задачу сохранить лицо перед инопланетянами, которые в диком ужасе облетают Землю подальше.
“Мы в багажном отделении”
“Врать больше не о чем?”
“Надоело, скучно. Историю читаем, а там тоже одно враньё”
“Так и носом зацепиться будет не за что. А верить кому?”
“Мы туда ещё не дочитали. А вдруг правда?”
От края лунного кратера я ещё никого не отдирал. Лишь бы успели долететь, пока между нами не образовалось расстояние в миллионы световых лет. Уж очень не хочется найти их там, где я нашёл не одного.
На самом краю правды, с широко распахнутыми глазами. Потому что настоящее время измеряется не световыми годами, а всего лишь несколькими секундами до вечности.
И когда огни аэропорта замирают на одной высоте со мной, я чувствую настоящую благодарность - Тому, Кто даёт мне право всё ещё ходить по земле.
Primjedbe
Objavi komentar